Душеполезное чтение

БЛАГОДАТЬ

(Окончание. Начало читайте здесь: 1-я часть, 2-я часть)

Вторник. 16 августа. 07-00.

– Лиз-з! Лиз-з! Мадам Анна пропала! Пошла будить – её в спальне нет, постель не тронута. В ванной тоже нет.

– А вещи? Всё будет хорошо… – Лиза вошла в гостевые апартаменты, прислуга – за ней.

– На месте! Не понимаю, как с таким нижним бельём можно приезжать к такому мужчине, как наш хозяин!?..На что она рассчитывает?

– Мэри, ты неисправима. Гостью ищи!

– Кто эта русская? – не унималась та. – Николя её, как королеву, в лучших комнатах разместил, бельё шёлковое распорядился заправить, машину дал и тебя к ней приставил!..

– Ты забываешься...

На балконе послышалась возня и голос Анны.

– Кузя, мы, по-моему, проспали. Как хорошо на воздухе-то! – гостья вошла в гостиную. – А что у вас такие лица? Что-то случилось?

– Доброе утро, Анна, мы вас потеряли! Постель не тронута...

– А я на балкончике увидела миленький тапчанчик. Мы с Кузей так славно поспали… А постель? Я бы на этом «аэродроме» потерялась. Вы уж извините…

– Планы не поменялись?

– Нет, дорогой гид.

– Тогда завтрак и – да здравствует Париж!..

 

Обзорная автобусная экскурсия по городу: Собор Нотр-Дам, Латинский квартал, Пантеон, Эспланада и Собор Дома Инвалидов, мост Александра III, Площадь Согласия, сад Тюильри, Гранд Опера. «Квартал Дефанс – город будущего». Поездка в Версаль (с аудио гидом). Эйфелева башня – символ Парижа (1-й, 2-й, 3-й этажи).

Вечерний Париж – дворец Шайо, Елисейские поля, Гранд Опера, Монмартр…

 

Анна с Лизой шли к условленному месту, где их ждал шофёр.

– В твоих глазах, девочка, я заметила боль, а после упоминания о Дивееве – слезы... Не хочешь поделиться?

– Хочу, но я боюсь, тетя Аня, мне так плохо. Ой! – девушка во все глаза смотрела на гостью, – простите!

– Ты чего ойкаешь? я что, дядей стала?.. Не смущайся, мы же свои, родненькие, – и она обняла девушку. – Бояться надо тем, кто не знает Господа, потому что они думают, им помочь некому. Но ты же – с ним, значит, уже никогда не останешься одна. Тебе есть у кого просить помощи…

– Правда! Тогда слушайте…

***

Елизавета – из семьи военнослужащего. Родилась в 1982-м. В 1990 году отца перевели в Подмосковье. Там через пять лет, в 1995, он трагически погиб на учениях, спасая солдат. Мама после этого изменилась, замкнулась, даже стала попивать и погуливать, а Лиза со своим горем не могла справиться одна.

... Было начало учебного года, тепло, окна в школьных коридорах были нараспашку. Стоя на 4-м этаже, ученица внимательно смотрела вниз, рассчитывая прыжок, чтоб угодить на тротуар, а не на вскопанный газон. Вот сейчас эти трое спустятся по лестнице и – никого: можно будет прыгать…

– Не делай этого, – раздался тихий голос и, чья-то тёплая ладонь прикоснулась к её руке, – это грех, я знаю другой путь.

– Какой, неужели из всего этого есть ещё какой-то путь? – истерически закричала она, обернувшись, и увидела своего одноклассника Мишу: он был сирота, жил со старенькой бабушкой, в классе был неприметным.

– Когда погибли мои родители в автокатастрофе, я тоже стоял у этого окна, как и ты, рассчитывая силу прыжка (Лизе стало жутко от таких слов). Машинально взялся за свой крест, чтоб не так было страшно, и... Ангел-хранитель отвёл лихие мысли, заставил подумать о бабушке, – мальчик замолчал.

– А дальше что? – девочка смотрела шальными глазами.

– Мы с тобой поедем на выходные в Дивеево к батюшке Серафиму, а сейчас пойдём в конец школьного сада, и ты там будешь плакать.

– Зачем?

– Чтоб со слезами ушла вся боль. Ты плакала, когда погиб твой отец?

– Нет, я не могла, жалела маму…

– Теперь мы будем жалеть тебя.

Лиза плакала долго, с подвыванием, с надрывом, навзрыд. Иногда она что-то причитала, уткнувшись в мишкино плечо, что-то выкрикивала, ударяя кулаком старую яблоню, то слышалось тихое всхлипывание, и девчачьи плечики беззащитно вздрагивали. А потом она как-то резко вся обмякла и заснула, положив голову на острые пацанячьи колени. Миша аккуратно накрыл её ветровкой, нежно поправил разлохматившиеся волосы. Всё это время он смотрел на небо. Сначала над ними стала собираться свинцовая тяжёлая туча, но в момент, когда девочка «отключилась», солнечный лучик всё-таки пробил себе дорогу через эту серость, и вместе с ветерком всё это безобразие быстро развеялось, как дым. Он стал с благодарностью смотреть в безоблачную синеву, куда, ему казалось, уходят и боль, и радость человеческая.

Мишина бабушка приболела, но, узнав о настроении девочки, позвонила подруге, чтоб та встретила детей в Москве и посадила их к знакомой в почтовый вагон до Арзамаса. А там внук знает, как добираться. Лиза удивилась, что их никто не спрашивал, почему они одни, без взрослых. Мальчик сказал, что бабушка молится, поэтому всё будет хорошо и они быстро вернутся домой.

От Москвы до Арзамаса дети спали. Потом на вокзале – прибыли часа в три ночи – Миша тоже дал Лизе отдохнуть.

Они сели на первый шестичасовой автобус в Дивеево. Чем дальше они удалялись от Арзамаса, тем ощутимей чувствовалась разбитость дорог. Везде встречалось запустение, разруха, чувствовалась ненужность, и даже великолепные пейзажи золотой осени не могли скрасить этой удручающей картины бедноты.

Попутчики тоже производили тяжёлое впечатление: казалось, автобус был наполнен скорбью, проблемами, болезнями. Один Миша был в этом автобусе светлым и радостным. Лизе было не по себе. Где-то в глубине души она уже стала жалеть, что согласилась поехать к какому-то батюшке Серафиму. А вдруг он окажется ворчливым и угрюмым, не захочет её принять и поговорить с ней, да и о чём? Внимание от виденного за окном рассеялось. Она только хотела высказать свои сомнения, как почувствовала, что в автобусе началось какое-то движение, лица людей стали преображаться, светлеть: кто стал радостней, у кого-то появилось выражение надежды, у кого-то уверенность, и то там, то здесь слышалось:

– Подъезжаем! Подъезжаем...

Лиза повернулась к Михаилу, чтоб всё ему высказать. Но, что это? Среди серости – неземная красота! Она появилась так неожиданно… Реакция была непредсказуема: радость! Лиза почувствовала радость, до селе ею не испытанную!

– Миша, что это, где мы?

– В Дивееве – это Свято-Троицкая Серафимо-Дивеевская женская обитель.

– Как торжественно, как радостно звучит! Сколько тут света! Пойдем, ну же! – и она потянула его за руку к выходу из автобуса. – Как хорошо!

Мальчик достал из кармана ситцевый платочек.

– На, надень, это бабушка тебе передала.

Та наскоро покрыла голову, и они пошли на территорию восстанавливающегося монастыря.

– Ты только говори, что делать – я ведь не знаю, – чтоб не обидеть этого дедушку: уже забыла имя…

– Ты что, не знаешь, кто такой батюшка Серафим?!

– Ну, наверно, целитель, знахарь…

– Серафим Саровский к Собору Святых причислен в царствование Николая II, он – основатель этой обители, здесь находятся его мощи.

– Мощи? Как же так, ты же сказал, что мы к нему едем...что он поможет, а теперь говоришь – мощи?! – и она, как маленький ребенок, разрыдалась прямо на ступенях Троицкого храма.

Миша стоял в растерянности, не зная, что делать. Тут подошла монахиня, взяла за плечи плачущую Лизу, посмотрела на неё с любовью и сказала:

– Иди, деточка, не плачь, батюшка у нас добрый, он всех любит и слышит, каждого ждёт и не утешенным никого не отпускает.

– Но его же нет, тут его мощи…

– А Божественная Любовь и Святость всегда живы! Пойдём, сама узнаешь…

Миша с усилием открыл тяжёлую дверь, пропуская их в притвор. Сладко запахло воском. Поднявшись по ступеням, купили свечи, мальчик подавал записки, а Лиза подошла к храмовой двери и, с трудом открыв её, шагнула внутрь. Под ложечкой засосало. Было такое впечатление, что она шагнула на облако… Внутри всё было белым, кое-где на стенах – иконы. Казалось, что святые встречают её в Царствии Небесном...

Иконостас был в стадии восстановления: фанера и ряд бумажных икон. Поэтому всё внимание было сосредоточено на то, что находилось слева: над ракой с мощами была воздвигнута сень, подобная той, которая была в Сарове, мерцали неугасаемые лампадки… и ноги сами подвели её к преподобному… Радость, легкость, любовь – вот, чем закончилась их встреча…

Когда уезжали, чуть не опоздали на автобус. И ей очень смешно было, когда чудаковатый дедушка, держась за открытую дверь и протягивая к ним руку, прокричал:

– Батюшку Михаила с матушкой Елизаветой чуть не забыли!..

Так в жизни 13-летней Елизаветы появился Михаил, его бабушка, а через них познание самого важного для каждого человека – пути к Господу. Учеба пошла на лад. С мамой отношений прежних не получалось, но девочка научилась терпимей ко всему относиться.

 

В выпуской, 1999-й год, на Рождество Лиза и Миша были в Боголюбове. Обитель эта входит в состав «Золотого кольца» России. Там девочка услышала, как неинтересно, по-советски, гид рассказывал французам об этом святом месте, и позволила себе кое-что добавить: она учила этот язык в школе. Всем очень понравилось, а переводчица даже порекомендовала ей поступать на факультет иностранных языков.

По окончании школы Миша «засадил» Лизу готовиться к поступлению в институт, а сам устроился на стройку разнорабочим, т.к. его должны были весной забрать в армию. Ночью он работал сторожем и грузчиком в магазине, чтоб помогать бабушке и Лизе, а днём – на восстановлении храма: безвозмездно. Именно молодой священник и помог девочке поступить в институт. А там уже она всего добивалась сама.

Миша служил в «горячей точке» и, вернувшись целым и невредимым, объявил о своём намерении учиться в семинарии. Это было одобрено. Лиза с бабушкой часто приезжали к нему в Троицко-Сергиеву Лавру, где находилась семинария.

В 2003 году мама объявила, что она выходит замуж. Девочка ответила, что ей всё равно, что она через год получит диплом и… уйдёт от матери. Отчим ей не нравился, хоть бабушка Миши и сказала, что это друг его родителей, тоже милиционер. Он после их гибели уезжал куда-то, а теперь вернулся. Но девушке он казался неискренним, скользким и жестоким.

Когда до окончания института оставалось месяца три, произошло событие, которое неожиданно – на радость всем, кроме отчима – снова породнило мать и дочь: родился Андрейка. И Лиза, к своему счастью, опять обрела ту любящую мамочку, которая у неё была. И теперь было ещё это чудо – маленький братишка.

О, как всё было хорошо! После института Лизе предложили год стажировки во Франции. А потом духовник сказал, что их обвенчает, и останется год учебы в семинарии, а потом Миша получит сан… Лиза никогда не забудет этот последний день в России, когда всё рухнуло в один миг…

 

Она попрощалась с бабушкой, заехала к маме с братиком и поехала с ребятами в аэропорт, по дороге завернули на кладбище, чтоб проститься с папой. Друзья остались у входа. Посетив могилку, девушка шла обратно. У сторожки она увидела машину отчима. Ей показалось это странным, т.к. он сказал, что его не будет в городе. Подойдя поближе, увидела приоткрытое окно и услышала разговор:

– ...ты меня, начальник, не пугай: подельник твой, умирая на больничной коечке, всё мне рассказал, как вы инкассаторов убили и грабанули, как ты улики убирал, чтоб тот по минимуму получил, чтоб тебя не вычислили… Как дружка своего, мента Петруху с женой в машине под откос пустил, потому что он вычислил тебя… Я узнавал: сиротинка Мишенька в семинарии учится, с твоей падчерицей скоро породнится… Умён, начальник, и хитёр. У меня всё на мобилу записано и припрятано, так что делись: мне и половины доли твоего подельника хватит…

Лиза хотела тихонько отойти, когда её окликнули:

– Лиза, что тут стоишь? На самолет опоздаешь! Ты чего, что-то случилось?

– Нет, нет, все хорошо…

Выбежал отчим. По бледному лицу и ужасу в глазах понял, что девушка всё слышала.

– Молодежь, привет! Кто сказал, что мы опаздываем? Вы на машине?

– Там такси ждёт.

– Идите, расплачивайтесь, отпускайте его, а я вас с «мигалкой» быстро домчу, да, дочка? Мы обязательно успеем…

Лизу спасло то, что они уже были на главной аллее, и их видело много людей. Ребята пошли вперёд, а отчим с голливудской улыбкой стал быстро ей говорить:

– Если ты кому-нибудь расскажешь или вернёшься в Россию, я убью этого выродка Андрюшку, вырву ему ноги и оторву голову… Мне терять нечего…

– А как же я не вернусь?..

– Не будь дурой: напишешь, что вышла замуж…Я тебя предупредил… – и уже обращаясь к ребятам,– ну, что, быстро все грузимся?..

 

– Прилетев во Францию, я не стала подходить к встречающим меня, а поехала в бутик «Русский текстиль»: про него когда-то говорили старшекурсники, там и узнала, что княгине Кашиной нужна работница со знанием русского и французского язык. Через месяц отправила телеграмму, что вышла замуж, не вернусь, и чтоб не искали…

Девушка замолчала, от страха закололо под левой лопаткой, спина стала липкой, в ушах звенело. Ей казалось, что отчим уже узнал, что она сейчас всё рассказала, и уже идёт к Андрейке. А эта женщина, теперь будет переживать, зачем ей это?..

***

– А вот и наша карета, – сказала Лиза расстроенно.

Анна смотрела вперёд на дорогу. Было такое впечатление, что она ничего не услышала из рассказанного: взгляд был отрешённым. Лиза растерялась…

– Господи, какую страшную смерть выбрал себе человек… – вдруг сказала задумчиво гостья, и, помолчав, уже радостно добавила, – а представляешь, как этому-то засранцу плохо?!

– Какому?

– Сатане, конечно. Твой папа отдал жизнь, чтоб спасти других. Он поступил, как учит Господь. Потом Миша уберег себя и тебя. Несмотря ни на что вы с мамой вновь обрели друг друга… А какой союз будет: «Кто, как Бог» и «Почитающая Бога»! Помнишь, дедушку, ну того, что в Дивеево кричал: «Батюшку Михаила и матушку Елизавету забыли»? Все до последнего эпизода ты рассказывала с такой искренностью…Естественно, этот гад будет пакостить.

– Как вы интересно говорите… – страх стал проходить.

– Скажи, а кто тебя провожал тогда?

– Мой однокурсник Дима и Олег – он с Мишей в армии был, а после школы милиции к нам в город приехал в оперативный отдел служить, а что?

– А эти ребята знали о твоих взаимоотношениях с отчимом?

– Конечно. Олега всегда возмущало, что тот ко мне никак не обращается, просто: «Принеси, подай, убери!..»

– Это он тебя окликнул?

– Да.

– А как ты думаешь, почему отчим понял, что ты все слышала?

– Да я от страха чуть в обморок не упала, у меня на лице всё было написано...

– Но твоё лицо видел и Олег, и потом слышал, как притворно с тобой говорил отчим.

– Да...

– А ты просила помощи у Господа в разрешении этой ситуации?

– Нет… Я даже думать об этом боялась. Единственно, что меня держало, это книга «Красная пасха»: когда мне было сильно страшно, я начинала её читать. Недавно познакомилась с детьми Николя, подарила эту книгу им: они теперь в Оптину мечтают попасть… – и, помолчав, добавила, – а вот с вами поговорила, и страх начал проходить.

– Моя девочка, чтение духовной литературы, это тоже общение с Господом. Всё будет хорошо. Я думаю, Олег и Миша поняли, что не всё в порядке, что ты в беде, скоро всё разрешиться. Мы у святынь вместе помолимся, попросим Господа: ничего с твоим братиком не случиться…

– Вспомнила: когда мы стали отъезжать, Олегу позвонили и срочно вызвали на работу, и мы его высадили по дороге.

– Ну, вот... У него была возможность проверить, с кем говорил твой отчим. Всё будет хорошо. Веруют в Господа все. А вот верят Господу…

Лизавета вся выпрямилась, глаза светились радостью. Она взяла руку гостьи, прижала к груди и твёрдо сказала:

– Верю Господу моему...

По дороге согласовали программу на среду. Главное, не забыть цветы…

Среда. 17 августа.

Посещение русского кладбища в Сен-Женевьев-де-Буа. Белоснежный храм возвышается над полем православных крестов. В крипте его почивают митрополит Евлогий (Георгиевский), епископ Кассиан (Безобразов) и другие иерархи. На памятниках родные для каждого русского сердца имена: протоиерей Сергей Булгаков, А. Карташёв, И. Бунин. Памятник «Сынам славы и воли» – казакам.

Анна с Лизой неторопливо проходили по дорожкам, возлагая цветы тем, кто вдали от Родины всё-таки не переставал любить и молиться о ней. Пели птички, берёзки шелестели на тёплом ветру листвой, иногда слышалась русская речь, на сердце было покойно от того, что память присутствует здесь в каждом уголке... И трепетное чувство гордости, что ты – тоже русский, как и они.

– Почему-то Дивеево вспомнила, – помолчав, сказала Лиза.

– А я родину свою малую...

– Что, давно не были?

– В семьдесят четвёртом школу кончила и – всё. Погранзона у нас там, не попасть.

– И где это?

– Чукотка.

– Ого, это же на краю света, разве там можно жить?!

– Живут. Я вспомнила наше кладбище. Оно на втором километре было. Близко у дороги уже последние захоронения с памятниками, а начало… Там кончался залив и была топь. Наш порт, аэродром, дорогу на прииски строили заключённые, да и посёлок на месте лагеря ими построен. Очень много бараков осталось и жилых, и под склады. Поэтому первые захоронения были заключенных. Огромная поляна, усыпанная кипеннобелыми незабудками с алыми серединками в обрамлении цвета запекшейся крови. Они были очень крупными, с большой ноготь. Такие незабудки росли только там, а везде они синие. Из цветов торчали деревянные столбики с маленькими дощечками, на которых были полустёртые номера. Представляешь, люди боялись помнить, а природа нет! Мы часто туда летом прибегали и долго, как заворожённые, смотрели...

– Да, трогательно: незабудки...

– Не только, но пахнут только они, да ещё как! Никогда не забудешь…

Уже шли на выход, когда у храма в теньке увидели дедушку, который сидел, опершись на палку, и дремал. Видно, устал. Рядом лежали инструменты и кепка. Анна с Лизой, не сговариваясь, достали денежки, тихонечко положили в неё и на цыпочках стали отходить...

– Дочки, вы чего это, а ну заберите! Надо же, я лысину решил проветрить, а они мне деньги положили!.. Нездешние, что ли? – заговорил он по-русски.

– Из России. Простите, мы не хотели вас обидеть.

– Уже восемьдесят семь лет на чужбине. Троицко-Сергиеву Лавру помню, и всё, – он достал белоснежный носовой платок и вытер покатившиеся слезы. – Здесь – моя Россия, пока есть силы, прихожу, ухаживаю там, где уже некому... Подойдите, обниму вас, поклон родимой стороне передадите...

 

Потом был дворцовый комплекс Фонтенбло –  любимая резиденция Наполеона.

В 15-00 – посещение Собора Парижской Богоматери, где пребывает величайшая святыня Церкви Христовой – Терновый Веней Спасителя (пожертвование 5 евро). Венец запаян в специальную стеклянную капсулу. Это воспринимается, как чудо! Терновый венец, тот самый, который воины возложили на главу Христа, усугубляя Его страдания… У Анны от волнения закололо кончики пальцев. В горле стало сухо...

До храма св. Равноапостольной Марии-Магдалины, где почивают её честные мощи, ехали молча. Потом было посещение крипты в храме Сен-Ле-Сен-Жиль и молебен перед мощами святой равноапостольной Царицы Елены. Вечернее богослужение на подворье во имя Трех Святителей. Храм расписан Л.А. Успенским и монахом Григорием (Кругом), в числе его прихожан был Владимир Лосский. Особо почитаемая святыня – чудотворная «Иверская» икона Божией Матери, которая является одним из подлинных «выносных» списков.

– Знаешь, девочка, мне подарили книгу «Антоний, Митрополит Сурожский. “Труды”». Там много написано про этот храм, он в нём служил. Я так счастлива, что нахожусь здесь. Господи! Благодарю тебя»

Завтра у нас – Плат Богородицы, «Русский Париж» и вечерня в Соборе. Не забыть цветы...

Четверг. 18 августа.

Машина плавно катила по шоссе. За окном мелькала Франция! Франция… Анне не верилось... Да, пути Господни неисповедимы. Могла ли она когда-нибудь предположить, что не только увидит Николя Вивье, но будет его гостьей. А святыни! Ей, многогрешной Господь дал возможность поклониться Терновому Венцу (кончики пальцев закололо)! Скоро она увидит головной покров самой Богородицы!..

Она почувствовала пристальный взгляд шофера, который через зеркало внимательно её рассматривал. Их взгляды встретились, и он спешно стал смотреть на дорогу.

– Лиза, по-моему, шофёра что-то смущает?

– Он просто первый раз в жизни видит женщину без косметики...

– Что, очень страшная?

– Нет, наоборот, чувство покоя, добра, любви... и скорби.

– Но он всю дорогу молчит, откуда ты знаешь, какое чувство?

– А мы когда Вас привезли, он ещё тогда это заметил, ещё сказал, что у Вас очень добрые руки... Вы его покорили!

– Что в них доброго? Руки, как руки... – сказала растеряно гостья.

Она опять встретилась с шофёром взглядом, и они смущённо улыбнулись друг другу…

 

Шартр – город французского средневековья. В соборе Божией Матери, построенном на месте одной из самых старых христианских церквей, находится величайшая святыня – Плат Пресвятой Богородицы. По преданию этот покров был на Пречистой в момент рождения Господа Иисуса Христа. Первоначально его длина составляла около 5,5 м, но во время французской революции духовенство Шартрского собора разделило Покров на несколько частей, уповая на то, что хоть одну из этих частей удастся сохранить. Впоследствии самая крупная из них была возвращена в храм.

Когда служился молебен перед святыней, нежное благоухание почувствовали все присутствующие в соборе. Анна каждой клеточкой прочувствовала свою причастность к Великому замыслу Творца. Слёзы благодарности, радости и умиления были горячи, и казались сладкими на вкус...

Возвращение. «Русский Париж» – Религиозно-философская академия, основанная Н. Бердяевым, общество русского студенческого христианского движения, Институт и православный храм во имя преподобного Сергия Радонежского на Крымской улице, «Русский Монмартр». Праздничное вечернее богослужение в соборе во имя Святого Благоверного князя Александра Невского.

Анна подошла на елеопомазание. Вдруг ясно представилось, что когда-то Фёдор Шаляпин, Иван Бунин, Борис Зайцев, Иван Шмелёв были прихожанами этого главного храма русской эмиграции. «Благодарю, Тебя, Господи!..»

Стала в сторонку, чтоб съесть освящённый хлеб с вином, почувствовала комок в горле от нахлынувшего: ясно вспомнилось, что 19 августа 1990 года она приняла Святое Крещение. Спасибо, Господи, за этот подарок!

Когда вышли из храма, Лизу кто-то окликнул. Это была княгиня Кашина. Анне она напомнила её бабушку по отцу: статная, красивая и строгая...

– Очень приятно Вас видеть, таких гостей у нас не было...

– Вы, простите, что лишила Вас общества Елизаветы, спасибо Вам за внимание!

– Да что вы, голубушка, мне приятно помочь Николя и хоть как-то поучаствовать в приёме нашей соотечественницы. – Зазвонил мобильник. – Простите! – И на французском, – Филипп, ты как всегда, вовремя. Я нашла ту, что тебе нужна. Благодарить будешь её... В воскресенье в шестнадцать. Договорились. – И по-русски, – Лиз, мадам Анна отъезжает в понедельник. В субботу до обеда, вас будут ждать в моём салоне. А в воскресенье мы на показе коллекции Филиппа Невина в «шестнадцать», не забудьте.

– Здорово! – засмеялась девушка.

– Мне здорово, что на службе тебя встретила. Надеюсь, Аннушка, завтра увидимся…

– Я её так люблю, – улыбаясь вслед уходящей княгине, сказала Лиза. – А Вы ей понравились, раз Аннушкой назвала.

Гостья видела явную перемену в девушке. Она ожила, тяжкий груз страха теперь не давил, у неё словно выросли крылья, и она щебетала, как птичка, выпорхнувшая из клетки. Как хорошо! Слава Богу, за всё!

– Поехали, щебетунья, завтра рано в храм.

Пятница.19 августа.

Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Божественная Литургия в соборе Святого Благоверного князя Александра Невского. По окончании – освящение винограда и других плодов.

– Девочка, моя, мы забыли, что сегодня «яблочный» Спас!

– А наша княгиня помнит, – и Лиза кивнула головой вправо.

От Кашиной к ним направлялся молодой человек с огромной корзиной, наполненной яблоками и виноградом. Княгиня, улыбаясь, кивнула нам и тихо покинула храм. В корзине лежала записка: «С любовью Аннушке и её детям из кашинских садов и виноградников».

Машина бесшумно катила в Леснинскую Свято-Богородицкую женскую обитель (Провемон, Нормандия). Насколько Анна знала, та принадлежит к Русской Православной Церкви за рубежом, хотя была основана в 1885 году по благословению оптинского старца преподобного отца Амвросия Оптинского в Бельском уезде Гродненской губернии при деревне Лесна (современная Польша), где тогда находилась чудотворная Леснинская икона Божией  Матери. В 1915 году монастырь был эвакуирован в глубь России, а после Октябрьской революции – сначала в Сербию, а в 1950 году – во Францию. Главной святыней является Леснинская икона Божией Матери (ХVII в.)

Домой возвращались уставшие, но довольные...

– Я верю во Всевышнего, но первый раз вижу, как преображает вера. Вы всегда такие светлые, праздничные после ваших походов, – вдруг заговорил шофёр. – И Лиз так переменилась… Добрая гостья...

Лиза перевела слова шофёра, все вместе стали смеяться.

– Господь всё устраивает, – сказала Анна. Лиза перевела. Когда приехали в поместье, им сообщили, что Николя приезжает завтра, около четырнадцати.

– Суббота и воскресенье, а понедельник – уже отлёт, ещё и утром! Жалко… – заговорила Лиза, когда они после ужина прогуливались. – Осталось паломничество в Амьен.

– Салон обязательно посещать?

– Это самый престижный и дорогой косметический салон, Вас сама хозяйка пригласила. Не стоит её огорчать. Тем более, что Вы приглашены на такое светское мероприятие, как показ коллекции Филиппа Невинна. И там будете с Николя Вивье. Они с графиней спонсируют показ. Думаю, без салона Вас не поймут – Франция!..

– Я, честно говоря, и не знаю, что такое «ухаживать» за лицом, руками... До семнадцати лет прожила на Севере…Потом, девичество – оно само по себе красиво... А когда замуж вышла, детвора посыпалась… Мне жалко на это время... Может и не правильно… Княгиню не будем обижать, её виднее, что надо. Как говорит моя детвора: «В жизни надо попробовать всё!..»

– Значит, с раннего утра – Амьен; по возвращении – салон. Там приедет Николя.

– Давай на утро в воскресенье – на Литургию в Трехсвятительском: надо пользоваться моментом. Честно сказать, не очень удобно занимать время Николя, он и так для меня столько сделал...

– Вы, наверно, тоже, если он вас пригласил и устроил так быстро документы на тур вояж. Ничего случайного не бывает. Дядька он мировой – «свой», как говорят у нас в России: скоро убедитесь.

– Слава, Богу, за всё! Только и можно тут сказать. Всё равно, неловко… На завтра мы определились. Пошли спать, очень рано выезжать. Спокойной ночи!

Суббота. 20 августа.

Рано утром прибыли в Амьен. Там в самом большом готическом соборе Франции почивает Честная Глава св. Иоанна Крестителя. Было чтение акафиста и молебен.

– Знаешь, Лиза, когда привозили десницу Иоанна в Россию, мне подарили фотографию, сделанную журналистом, когда ларец встречал наш епископ. Потом мы прикладывались к святыне в храме, нам фото освятили. Тогда всю ночь в очереди простояли, но попали…

 

По возвращении – сразу в салон. Три часа специалисты трудились над Анной. С лица ушли черты постоянной заботы и усталости, а вот доброта, любовь и радость засияли втрое. Лиза захлопала в ладоши...

– Ой, как здорово. Анна, вы просто… «супер!»

– Лиза, что за словечко, не смущай меня, а то сейчас «заклинит», и я куда-нибудь спрячусь.

– Всё, молчу, молчу... – и, не удержавшись, прыгая на одной ноге со ступенек, как дитя, повторила, – «про-сто – здо-ро-во, про-сто – «су-пер»!

Шофёр всю дорогу посматривал в зеркало на своих пассажирок и, по-доброму улыбался.

– Да! Все-таки русские женщины, это всегда какая-то непостижимая тайна – многозначительно сказал он.

 ***

– Ну, что, путешественницы, ещё не нагулялись!? Прислуга жалуется, что вас и дома-то не было! – встретил их на парадном крыльце хозяин. – Лизонька совсем гостью укатала… Вивье, Николай... В вы – наша Аннушка.

Он нежно обнял Аню за плечи и троекратно поцеловал. Потом, по-отцовски, чмокнул Лизу в макушку...

– Спасибо, девочка, за помощь. Не знаю, как вы, а я страшно проголодался с дороги. Пойдёмте к столу, подкрепимся, потом вы расскажите, с чем успели познакомиться.

Женщины были в смятении. Какое чистое произношение по-русски... Потрясающе! В фильмах гостья с детства слышала знакомые, советские голоса, которые дублировали Николя Вивье, не один даже близко не был похож... Это было просто великолепно, и ...так неожиданно, что она призналась в этом актёру. Тот засмеялся:

– Это – кино, я – французский актер. Что говорю по-русски – мой секрет.

После трапезы пошли в кабинет. На столе в рамочке Анна увидела свой подарок. Лиза доложила о проделанной работе, достали все проспекты, показали фотографии.

– Аннушка, думаю Елизавета, справилась...

– Да, просто чудный гид! Спасибо, девочка моя, – она обняла девушку.

– Что у вас осталось по плану...

– Завтра – утренняя служба в Храме Трех Святителей, в «шестнадцать» – показ коллекции Филиппа Невина. И... наша гостья – любитель речных прогулок, как и Вы.

– Можешь не договаривать, мы сейчас же едем в Париж, на кораблик. Это потрясающий отдых!

*** 

Дул летний тёплый ветерок. Николя и Анна на верхней палубе речного трамвайчика. Их столик чуть в сторонке от других.

– Любимое место, часто тут отдыхаю. Хорошо думается... И уединенно, и не один. Нравится.

– Да. Простите, Николай. Я Вам доставила столько хлопот и ...растрат, – гостья зарделась от смущения. – Что я могу для вас сделать, мне так неловко?..

– Милая гостья засмущалась... Ваше поздравление меня обрадовало. Даже не представляете, насколько оно созвучно с тем, что, происходит здесь, – показал на сердце, – после прожитых семи десятков. И главное, этот храм... Как будто, он из детства... Где это?

– Пока неизвестно. Я в него влюблена, так захотелось поделиться им с Вами... Господь откроет чудное место. Рада, что мне удалось передать и Вам всю притягательность.

– Удалось, Аннушка, напомнить что-то очень важное для меня. Говорите, Господь откроет? Тогда мне сообщите, где он находится, может что-то проясниться. Договорились? Это очень важно...

– Непременно.

– Мы квиты.

– Спасибо!

Солнце стало клониться к закату. Париж в розовом цвете, красота! На палубе появился молодой человек лет двадцати. Гримаса на лице, его метания от одного столика к другому, выкрики, все говорило о том, что ему плохо. Все смеялись, улюлюкали и гнали его, то ли от того, что он был пьян, то ли от того, что невнятно изъяснялся на плохом французском вперемешку с русскими словами. Несчастный выглядел, как загнанный заяц. Вдруг тень надежды промелькнула на лице, будто он увидел нечто спасительное. Все с интересом стали наблюдать, а он, уже не замечая никого, двигался к столику, стоявшему чуть в стороне от всех.

– Аннушка, он идёт к вам, не боитесь, – сказал Николя и приготовил для идущего стул.

– Сочувствую. Какой из него обидчик, в нём всё: «Помогите, люди, кто-нибудь!..»

Парень подошёл, сел на стул и обратился к Николя по-французски:

– Здравствуй, отец, я тебя знаю. Можно мне поговорить с твоей женщиной? – и уже для себя, по-русски, – как же мне хреново! Как им объяснить?

– Моя женщина– русская, говори, – ответил актёр на французском и похлопал его по плечу.

Молодой человек повернулся к Анне, виновато развел руками.

– Простите меня, я выпил... Простите за беспокойство, но я в отчаянии... мне не хочется жить... увидел вас... показалось, вы поймёте меня и не прогоните... вам есть, что мне сказать, – от напряжения и ожидания он был, как натянутая струна: чуть тронь – и лопнет...

– Знаешь, сынок, даже если небо затянуто облаками, идёт дождь, затмение, ночь, не знаю, что ещё... за горизонтом солнце-то всё равно светит – помни всегда об этом…

Парень какое-то время сидел молча, а потом закрыл лицо руками и, вытирая слёзы, покатившиеся из глаз, стал смеяться. Опасность миновала!

– Спасибо, вам... Спасибо!..

Анна и Николя, не спеша, шли по вечерней набережной.

– Вы не устали, может машину сюда вызвать?

– Нет. Если Вы не против, пройдём до неё пешком…

– А парню полегчало, Вы – молодец! Так убедительно.

– Просто я родилась и выросла на Чукотке. В отпуск мы выезжали один раз в три года, когда оплачивалась дорога. Мне ещё не было пяти лет. Зима, полярная ночь. Плохо стало, низкое давление, пониженная температура от нехватки витамин и света. Уколы не помогали. Не помню, куда мы полетели, и для чего... Но недалеко... Самолет трясло, когда он пробивал свинцовую броню облаков, было несколько воздушных ям, так щекотно в животе... и, когда мы выскочили из всей этой непогоды, я увидела солнце... Для меня это было чудо. Я на весь самолет визжала от восторга так, что даже летчики заглядывали в салон, целовала иллюминатор, тянула к нему руки. Вот оно, прямо передо мной. Я до сих пор помню эту радость. Эту встречу. Домой из-за нелетной погоды мы возвращались вездеходом. Была всё та же полярная ночь, но я теперь знала, что солнце всё равно светит! У меня нормализовалось давление и температура. Я выжила...

– Пережитая истина, здорово! Вы мне напоминаете моих детей...

– Нас ведь одинаково зовут. Вы просто уже соскучились...

– Это точно. Вот и наша машина… Лизонька, умница, ты уже здесь! Тогда, домой.

 

Николя впереди о чём то говорил с шофёром. А женщины, прижавшись друг к другу, ехали молча, вспомнив о скором расставании.

– Милые дамы, давайте определимся на завтра. После храма встретимся, погуляем по Парижу, отобедаем в моем любимом ресторанчике, и – к Филиппу, на показ.

– Прогулка и ресторан – без меня: я нужна княгине, – сказала Лиза.

– Тогда мы сами. Я как раз завершу дела, пока Вы будете на службе.

– Показ – в «шестнадцать», только вас просили прибыть к «пятнадцати», – уточнила девушка.

– Очень хорошо. Мы будем в «пятнадцать». Лизонька, работа закончена, ты теперь моя гостья, и Аннушка не будет смущаться, что одна.

– Спасибо, Вам Николай, – отозвалась обрадованная Анна.

– Звонили мои дети, вам обеим – привет.

Воскресенье. 21 августа.

Литургия в Трёхсвятительском храме... Анна стояла на службе, слёзы радости и благодарности текли сами по себе. Вспомнила проповеди батюшки Антония... Простые слова, но трогают чёрствую, грешную душу, отогревают, пробуждают... какие-то из них произносились с этого амвона. Пришла на память строчка из благодарственного акафиста «Слава Богу за всё!»: «Господи, как хорошо гостить у Тебя...» Как хорошо!

Прогулка заняла часа два. Николя рассказывал об улочках, домах, бульварах и площадях то, что только мог поведать актер - где, когда и в каких фильмах это снимали. Было специфично, но интересно. Любимый ресторанчик оказался  очень  мил и уютен. Их уже ждали. Тихонько звучали записи Эдит Пиаф, любимицы Николя.

– Аннушка, хозяин ресторана хочет вас побаловать французской экзотикой. У него она прекрасно готовится.

– Не будем его обижать – согласна!

– Можно нескромный вопрос? – Смеясь, – да что ж вы сразу краснеете?.. Интересно, откуда узнали про день моего рождения?

– Из газеты. Статейка неприятная. Вы – человек из моего детства, как родственник: сколько себя помню, столько и Вас. Было написано: Вам плохо, а грядет юбилей. Не порядок! Письмо написать, переводить – некому. Дата рождения – день гибели Царской семьи Романовых: на ум пришло, что нарисовать. Подумала, Вас не случайно зовут Николаем…

– Может и так. Прабабушка была крепостная актриса из России.

– Ваш великолепный «русский» – секрет, почему?

– Жена была русская, её звали Александра, Алекс…17 июля и её день рождения.

– Николай и Александра, как наша Императорская чета...

– Вот, вот! Я в детстве говорил по-русски, а потом всё больше французский, английский… Алекс сделала этот язык семейным, когда появились дети, но в моём лице он не выходил за пределы семьи.

– Я Вам испортила секрет...

– Мне приятно, честное слово! Вы – хороший человек.

– В этом – не моя заслуга.

– Интересно...

– Моя малая родина...

– Чукотка… Не представляю, что там кто-то живёт, что-то растёт...

– Она освоена, построена людьми, которых за Веру отправляли в лагеря и они там умирали, тысячами... Каждый камушек там окроплён их потом и кровью, всё пропитано их молитвами, всё там свято! Только теперь понимаю.

– Ваша семья репрессированная?

– Нет, маму после института направили туда работать.

– Я считал эти края пустынными, а вы говорите – свято… Расскажите что-нибудь ещё.

– Что такое магнолия, знаете:

– Да!

– А там мы называли такие полярная роза, раза в три мельче и серединки бывают розовые, голубые, жёлтые, чисто белые – редкость: остатки доледникового периода. Какой красоты «ковёр» цветущей тундры, водопады! Северное сияние надо самому видеть, словами не пересказать. И море там пахнет по-особенному, океаном.

– Надо же, там красота...

– Да! Всё, что было за пределами Чукотки, называлось «на материке». Когда мы выезжали туда, меня всегда спрашивали: «Белые медведи у вас ходят по улицам?..»

– ...и я хотел спросить... – смеется.

– Не ходят... И ещё была встреча... с тишиной.

– Интересно, даже не могу представить.

– Мне было лет восемь. Мы летели из отпуска уже второй месяц: погода нелётная, жили в аэровокзале. Я пошла прогуляться. Дул ветер, снег под ногами был крепкий, не проваливался, но следы чуть оставались. Идти было легко. Шла ни о чем не думая, смотря под ноги. Помню только, что сначала чуть в горку, а потом – под неё. Остановилась. Подняла голову. Вокруг – ничего. Всё было белое. Ни одного пятнышка нигде, глазу не на чем остановиться ни сверху, ни снизу, ни справа, ни слева, ни впереди... сзади чуть просматривались следы, но их стёр ветер и моментально стих... Только тишина...

–...величественное безмолвие… Оптимист... Мне как-то неуютно стало, как Вы тонко описали. А для ребенка...

– Как этот «оптимист» драпал назад, Вы бы видели!.. Стоило мне только на горку забежать, всё кончилось. Я потом в ту сторону даже боялась смотреть…

– Интересный рассказ.

– Не знаю... Прошло столько лет, а как вчера было, только восприятие повзрослело...

– Может, это то, как должно быть здесь, – и он приложил руку к голове, – а жить – сердцем...

– Что-то вроде этого... Величественное безмолвие... Да, Вы правы...

– А теперь можно несколько любимых блиц вопросов моих детей.

– Обязательно.

– Вы в жизни о чём-нибудь жалеете?

– Что я не мужчина, читая про Святой Афон.

– Что бы Вы в жизни хотели больше всего?

– Пойти пешком в Иерусалим.

– У Вас есть любимая игрушка?

– Калейдоскоп.

– Вы шахматы любите?

– Да, но уже давно не играла.

– Сегодня вечером это дело поправим.

– Договорились…

 

Показ проходил тут же в центре Парижа недалеко от ресторана. Прошлись пешком. Их встретили княгиня Кашина и Елизавета.

– Николя, я похищаю твою гостью, – сказала Кашина и увела Анну за кулисы.

После тихого ресторанчика, пустого зала, было впечатление, что ты попал в улей. Только вместо пчел, там «летали» модели от своих нарядов к визажистам, стилистам... Кому-то что-то подгоняли, поправляли, переделывали, красили, расчесывали – в общем, работа кипела.

– Название – «Я родился в Советском Союзе, вырос я в СССР». Это начинающий, но уже модный кутюрье. Многие сейчас стали Россией интересоваться, на этой волне создана коллекция и... пройдёт её показ. Аннушка, можете походить, всё посмотреть.

– Пока мы одни, хочу Вам сказать спасибо за Лизу...

– Она еле живая приехала во Францию, девочка чудная. По-моему, общими усилиями мы её оживили, слава Богу! Простите, я Вас покину, Вы осматривайтесь.

Проходя взглядом по моделям, женщина увидела какую-то мешанину. Были кожанки с красными косынками, какие-то нелепые рабочие комбинезоны, «будёновки», ватники, расшитые стразами, спецодежда с какими-то рюшками, украшеннные советской символикой из бисера и тесьмы. Ветровки с аббревиатурой студотрядов: бамовцы, целинники, метростроевцы... Неимоверные бобочки с эмблемами футбольных и хоккейных команд. Имитация валенок и кирзачей, украшенных бисером, стразами, кожаной аппликацией. Даже было что-то вроде космического скафандра.

Ткани современные. Противление вызвали гимнастёрки, пилотки и костюм в широкую поперечную полоску с маленькой круглой шапочкой. Платья периода НЭПа были хороши. Всё это вызывало визги восторга у молодых девчонок... А Анне недоставало понятия, уже стало наплывать разочарование, когда её взор приметил модель, выставленную на манекене в сторонке от всего. Платье было из тёмно-зелёного штапеля с меленькими цветочками: васильки, кашка, ромашки, лютики. Имитация костюма донских казачек. Рядом стояли в тон сапожки-казачки. Взявшись за край юбки, поняла, что там имеется нижняя юбка. За спиной услышала хихиканье: девчонки-«модели» всем своим видом выразили свое недоумение и призрение к выбранному.

– Мадам Кашина, Вы были правы, – сказал приятный мужской голос.

Подошла княгиня в сопровождении молодого человека, явно «косившего» под певца Гарика Сукачева, и Анне всё стало понятно...

– Филипп Невин, бывший соотечественник, это Вам, – вручил шикарный букет красных роз.

– Анна – невольный лазутчик в Ваших тылах...

– Простите, я за вами наблюдал: по-моему, у Вас есть категорическое заявление...

– Вы внимательны, вот, – и она показала гимнастерки с пилотками и полосатый костюм с шапочкой, – советую не показывать.

– Спасибо, я так и поступлю. Что ещё?

– Не знаю, «модели» визжат от восторга…

– Для Вас что-то есть?

– Вот, согрело душу… штапель, мой любимчик.

– Очень люблю эту модель… Но меня никто не понимает…

– Жаль, можно… – она не знала какие слова подобрать.

– Буду рад, Вы же не критик, это будет не для прессы, а от души и для дела.

– Ради этой модели, можно и остальную «лабуду» показать.

– Тогда прошу, раскройте всем глаза, у Вас получиться: без этой модели… нет коллекции.

– И что я должна сделать?

– Выйти в платье на подиум.

– Вы серьезно?

– Вполне. Выручайте!

– Теперь понимаю, для чего меня обмеряли в салоне, – улыбаясь, посмотрела на княгиню. – Только, можно без косметики? А то буду в чужой тарелке, и у меня ничего не получиться.

– Согласен. – И уже как кутюрье, – Ваше мнение, волосы?..

– Из такой же ткани накрутить, что-то в виде косы…

– Одобрено… Работаем…

Повернувшись, стал отдавать распоряжения. Гостью тут же взяли в работу. Настроение было хорошее, этот молодой человек своим умным и тактичным поведением очень понравился, и ещё, невольно изменил отношение Анны к Сукачеву: её это обрадовало. Подгонять пришлось чуточку: вот, что значит профессиональный обмер! С убранством головы тоже проблем не было, получилось всё быстро, просто, но в тему. В зале звучала песня с таким же названием, как и коллекция, девчонки шустренько порхали по подиуму. Слышались крики, визги, свист в зале, даже кто-то несколько раз скандировал: «Россия, вперед!..»

– Это – русские студенты, – сказал подошедший Филипп. – Как Вы?

– Не знаю, вот молюсь, чтоб Русь не подвести.

– Только не волнуйтесь, это предоставьте мне, и, что бы не случилось, будьте сама собой, – и чмокнув Анну в щёчку, убежал.

– С Богом! – сказала она тихо.

Прошло ещё минут пять, затем все девчонки вышли на подиум, в зале стихла музыка и объявили «Главная модель коллекции «РУСЬ». Воцарилась полная тишина. Перекрестившись, расправив плечи, гордо подняв голову, Анна вышла.

– Здравствуйте, мои дорогие! – улыбаясь, поздоровалась она... Реакции никакой.

Каждый её шаг чётко печатался. Дойдя до середины, она вдруг… запела, прервав затянувшуюся паузу.

Я люблю тебя Россия, дорогая моя Русь.

Не растраченная сила, не разгаданная грусть.

Широка и необъятна, нет ни в чем тебе конца.

Ты веками непонятна чужеземным мудрецам…

 

Кто-то включил колокольный звон на своём мобильнике. Это было так кстати: вот, что значит – «свои»! Шквал оваций, крики «браво», вспышки от фотоаппаратов.

– Филипп, поздравляю! – Анна обняла молодого человека, и они вместе закричали русское «ура-а-а», которое дружно подхватили все.

Потом была фотография на память – княгиня, Николя, Анна, Филипп, Елизавета на фоне «моделек» –  все утопали в цветах.

 

Дома всех встретила неожиданность. Двор был полон киносъемочной техники, в гостевом крыле было много киношного реквизита… Прислуга, видевшая репортаж с показа коллекции Филиппа Невина, решила, что Анна есть русская актриса, которая приехала сниматься... Николя стал извиняться за вероломное вторжение, сказав, что съемки должны начаться в четверг, и хотел уже куда-то звонить...

– В покои никто не вторгался, нам с Лизой ничего не мешает, правда… Приятно видеть обстановку в которой проходит ваша творческая жизнь. Всё хорошо.

– Кто-то обещался партию в шахматы… Потом ужин.

– Мы не отказываемся…

Поединок гостья мужественно проиграла. За столом Николя с Елизаветой вспоминали триумфальный выход Анны на подиум. Даже для них это был сюрприз, гостья отшутилась.

– Да! «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт...» Попросил человек помощи – как отказать?

– Как она запела!.. – Николя налил сок в бокалы.

– От страха – такая тишина и мои шаги… Ребята, последний ужин во Франции, дайте поесть...

– За престарелую тётушку Санкт-Петербурга, я права? – Лиза, улыбаясь, смотрела на гостью.

– Это кто? – поинтересовался хозяин.

– Франция! – хором ответили женщины под звон бокалов...

Понедельник. 22 августа.

Ранний завтрак, недолгие сборы. Прощались на парадном крыльце. Кузя сел на перила и внимательно за всеми наблюдал. Жанет вынесла пирожки, специально напечённые для гостьи, зная, что будет двойной перелёт.

– Что ж, Аннушка! Рад, что приняли приглашение и посетили нас.

– Вам спасибо за французскую сказку, за русский приём.

– С Богом! – Вивье обнял гостью и троекратно расцеловал.

Шофёр, взяв сумку и корзину с фруктами от Кашиной, пошёл к машине, Лиза и Анна – за ним. Стали открывать дверцу и услышали громкое, жалобное «мяу»: кот был рядом, он вопросительно смотрел на гостью.

– Кузя, понял, что я, уезжаю, – она присела, тот поставил лапы на коленки и замурлыкал, – прощай, дружок!

Анна повернулась и на прощанье помахала рукой.

07 сентября. Утро. Леснинский Богородицкий монастырь.

Матушка Серафима уже три дня не вставала, трудно было дышать, будто тяжёлый камень положили на грудь. Иногда её покидало сознание. Келейница разбирала почту в канцелярии, внимание привлек конверт из Австралии. «Может, это то, что так ожидает матушка?..» – прижала к груди монашенка и поспешила к Серафиме. Тихонько вошла в келью, положила конверт на тумбочку, возле тапчанчика.

– Я не сплю, что там, милая? – тихо заговорила матушка.

– Большое письмо из Австралии.

– Открой, – голос был взволнован.

Сестра вскрыла конверт.

– Здесь запечатанное письмо, сверху подклеена приписка.

– Прочти.

 

«Австралия. Сидней. Август 2005 года.

Здравствуйте, матушка Серафима! Пишет Вам Жаклин, внучка Пьера, с которым Вы учились на фельдшерских курсах и который в 1951 году провожал Вас на пароход, когда Вы решили вернуться во Францию. Перед смертью дедушка завещал нам, чтоб переводы, которые приходили на имя Софии из Франции, переправлять Вам в монастырь. И, главное, переправить письмо, которое Вы очень ждёте… Простите нас… Мы это поручение задержали на пять лет… У нас тогда трагически погиб первенец. Письмо, видно, принесли в день похорон. Прислуга, убирая игрушки, случайно положила и письмо в короб. В этой скорбной суете, про него совсем забыли. А вот недавно нас посетила радость, опять родился сын. Когда достали игрушки, нашли там письмо, как я понимаю, очень важное для Вас. Простите нас за оплошность и задержку, буду молить Всевышнего, чтоб письмо не опоздало. Еще раз простите! Молитесь за нас.

Целую. Жаклин»

 

Матушка внимательно слушала, тихонько перебирая чётки и еле шевеля губами.

– Благодарю, Жаклин, что все-таки переслали письмо, – помолчав. – Прочти имя адресата.

– Натали Вивье. Читать?

– Нет, я сама, подушку повыше подними...Иди, милая, не переживай, мне получше, я тебе позвоню, – рукой нащупала колокольчик на тумбочке.

«Здравствуй, София! Здравствуй, самая добрая девочка на свете! Когда ты будешь читать это письмо, я уже буду в ином мире. Ты прости меня, я так и не смогла сказать Николеньке, что он мне не родной сын. Поэтому тебе и не писала. И чтоб я ему рассказала... Теперь пишу эти строки на смертном одре и понимаю, какая я эгоистка. Ты хотела мне рассказать, кто он и откуда, а я обрадовалась, что он от удара все забыл, и даже слушать тебя не стала, оставив весь груз правды тебе. Ты, ради спасения его жизни, согласилась. И всё целовала мне руки и благодарила. Прости меня, я тогда пережила предательство любимого, мне сказали, что детей у меня не может быть, и, Николенька в тот момент стал соломинкой, которая удержала меня на этом свете…

Через неделю после твоего отъезда с бабушкой Поля в Австралию, с нами случилось сказочное событие… Меня нашёл мой дед, барон. Он очень обрадовался Николя и полюбил, хотя я не стала от него скрывать, что тот мне – не родной. Его адвокаты быстро оформили мне документы на сына, так мы стали Вивье. Год и день рождения Ники я не меняла, как обещалась. Ник стал единственным наследником, на него дед записал родовое поместье. А всем наследницам женского пола – нас у него две внучки (я – от внебрачной дочери, у сестры – две дочки), приличное денежное содержание. Я рада была, что у меня появилась возможность тебе помогать материально. На Европу шла «коричневая чума», но мы успели уехать в Америку по настоянию деда перед началом Второй Мировой войны.

Думаю, что у сына были очень добрые, верующие родители, поскольку он мог раздать всё, что у него было, не задумываясь. Однажды он отдал одежду и пришёл домой завернутый в какую-то грязную тряпку… И всегда так посмотрит, что и ругать стыдно. Сначала, часто ему снилась нарисованная церковь, просыпаясь, хотел её изобразить, но забывал, какая она…Продуктов мы брали в два раза больше, поскольку он всегда где-то находил голодных людей… Иногда ему снилась большая семья, мужчина с бородой, три мальчика, один старший, женщина и четыре девочки, разного возраста – все в платочках. Старший мальчик с одной девочкой похож… После этого у него всегда сильно болела голова. Потом, когда у него родилась в 1980 году двойня, Анна и Иоанн, я поняла, что ему снилась его семья, а он как-то забыл про эти сны, видно потому, что они ему приносили физические страдания.

Знаешь, он был талантлив во всем, и я так хотела, чтоб он стал актёром, а тот отшучивался, говорил, что хватит нам знаменитостей по женской линии…

1953 год. Мы тогда ещё в Америке жили... В день своего восемнадцатилетия он проходил мимо русского православного храма. Недалеко на скамейке сидела пожилая женщина с трехлетней девочкой. Ей стало плохо сердцем, а малышка плакала, и тянула её за рукав, показывая пальчиком на храм. Сын к ним подсел и спросил, не может ли помочь… У него дар необыкновенный, он из любого человека может выведать все его беды, все нужды… Та рассказала, что это её внучка, дочь русского журналиста, которого год назад зверски убили вместе с женой, а девочка всё видела: у нее отнялись ножки, и она перестала говорить. Ей тяжело донести Шурочку в храм – сердце, а у той сегодня день рождения, она ждет причастия…

Николя сказал, что у него – тоже день рождения, и он с удовольствием побудет в храме. Отстоял с девочкой всю службу, поднес её к причастию и, после принятия его, та вдруг вырвалась, твердо встав на ножки, сделала круг около амвона и сказала, обняв Ники за ноги:

– Ты добрый, тепель ты – мой лыцаль, спаси меня, – её огромные глаза с надеждой смотрели вверх…

Священник прослезился. Вот такой получился сыну подарок в тот день рождения. Когда он вернулся домой, был очень взволнован и сказал, что всю службу шёпотом провел вместе с батюшкой, что он откуда-то всё это знает... Мне стало не по себе. Я ни с кем его не хотела делить, даже со Всевышним, я ревновала его к снам и прошлой жизни, хотя ничего и не знала о ней, да и жизни той было чуть больше четырех лет… Вот такая я дрянь. На другой день он опять пришел в этот храм и священник ему сказал, что девочке теперь угрожает реальная опасность, её ищут, как свидетеля, а теперь она ещё и заговорил. «Они» же могли тоже это чудо видеть… Им бы срочно в Европу, но нет средств... Сын пришёл и выпросил у меня все деньги, что были предназначены для фильма. Вот тогда мой эгоизм воспользовался ситуацией, взамен на деньги для девочки, взяла с него слово, что он станет актёром, и первая буду снимать его я… Сдержал слово, он всегда его держит… Теперь Николя Вивье знает весь мир…

Эх, София! Если б ты знала, сколько раз он спасал меня… от пьянства, от разгула, от интриг. Никогда ничего не говорил, не упрекал... Молча сядет рядом, возьмёт за руку и с любовью и нежностью смотрит своими голубыми глазами, кажется, в самую душу.

Франция. В 1973 году, будучи уже любимым всеми женщинами планеты, актёр Николя Вивье был приглашен на вечеринку в честь его дня рождения. Там собрали именитых людей, родившихся 17 июля, как и он. Никогда не одобрял поведения своих поклонниц сын. Во многих фильмах он играл страстных любовников, а в жизни ещё никого не любил и, думаю, тогда не имел, словно ждал кого… На этом вечере ему предложили выбрать королеву…

Страсти были на пределе, каких там только дам не было... Каково было их возмущение, когда он выбрал молодую, никому не известную журналистку, девочку совсем… Сначала он вступился за нее, поскольку она была без приглашения, хоть и говорила, что у неё тоже день рождения. Это была та самая спасённая Шурочка. Теперь она называла себя Алекс. Её бабушка узнала Николя в первом же его фильме, и они впоследствии прослеживали весь творческий путь «своего рыцаря-спасителя». Полгода, как бабушки не стало… Через месяц они поженились. Было три женщины, к которым я не ревновала его, это ты, София, Алекс и потом, внучка Анна.

Я никогда не думала, что можно так чисто и искренно любить, а они любили. Всевышний за доброту щедро одаривал моего сына. Алекс была очень набожна, а про их союз говорила, что они как последняя Русская Императорская чета – Николай и Александра, и родились в день убиения этой семьи, поэтому им нельзя иначе, а только подражая этим мученикам во всем... Я мало, что понимала, но всегда поддерживала... С её появлением в нашей семье часто стали говорить по-русски, после рождения детей – постоянно. Николя стал потихоньку отходить от «пустых ролей», он мог и хотел чего-то серьезного.

Внуки. Они появились через семь лет, в 1980 году. У Алекс был срок около пяти месяцев. Ники был далеко в Америке, на съемках… На день рождения она была в соборе Святого Благоверного Князя Александра Невского, причастилась, а после службы оставшись, сказала священнику, что боится рожать, тот улыбаясь...

– Чего бояться, только до двух и успеешь сосчитать…

Десятого сентября, она вновь пришла к духовнику, сказала, что у нее есть очень ценные документы, для разоблачительной статьи, и она опасается за свою жизнь и того, кого носила под сердцем, а до рождения еще месяца два, и муж ещё на съемках в Америке. Тот её отвез и спрятал в женском Леснинском монастыре, договорившись с настоятельницей. Когда Алекс пошла на вечернюю службу, ей стало плохо. Она пришла в лазарет и ей монахиня Серафима сказала, что у той начинаются роды... И поскольку та пряталась, врачей не вызывали, а обошлись своими силами. Детей родилось двое. Девочка в 23-50, а мальчик родился уже в 00-05. Вот так и сбылись слова батюшки. Алекс только и успела сосчитать до двух... Девочка родилась, когда церковь вспоминает Анну пророчицу, а мальчик в день Усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Ах! Какие это дети, Анна и Иоанн, чудо. Сколько от них света и любви… После их рождения Ники уже не снимался и в моих фильмах.

Однажды я решила, что расскажу Алекс про усыновление, но этого сделать не успела…Она ехала с очередного интервью на машине, на дорогу выбежал мальчик, за ним его мать… Моя невестка резко свернула, врезалась в столб, смерть была мгновенной… Это была Пасхальная неделя... Тогда мы потеряли троих, Александра была беременна двойней на третьем месяце. И до сих пор в нашей семье строго соблюдаются православные посты, как при Алекс. Детям тогда было по десять лет. Сын года два не снимался в кино, всё был с ними. А потом больше занимался режиссурой, документалистикой и серьезным кино. Какая для всех это была потеря! И я опять отложила свое признание. Так что эту тайну я открыла только деду, а он её очень быстро унес в иной мир. А Поль и Микаэль погибли на войне. Вот и мое время подходит…

Прости за сбивчивость повествования, прости меня девочка за всё. Мой эгоизм даже не позволял мне что-то узнавать про твою судьбу… И за это прости. Я отдала Николеньке всю любовь, на какую только была способна. Я очень благодарна за него Всевышнему и тебе. Вроде всё важное тебе отписала, теперь спокойно могу уходить из жизни, самая добрая, самая лучшая девочка на свете. Натали Вивье»

Дату автор письма дописать не успела… Матушка Серафима отложила письмо на тумбочку. Вытерла слёзы, которые невольно ей застилали глаза при прочтении. С 1939 года она ждала это письмо.

Ах, Натали, Натали! Я ведь тоже не могла без Николеньки, и как только у меня появилась возможность, благодаря твоим деньгам, я вернулась во Францию в 1951 году. Через два года приняла постриг с именем Серафима в Леснинской обители... Это я принимала роды у твоей невестки... Знаю твоих внуков очень хорошо... И нарекли их как родителей Николеньки, Анна и Иоанн, такие же светлые, чистые... Не переживай, своё обещание исполнила, ни ты, ни он со мной не встречались... Спасибо, Господи, что письмо не опоздало, и у меня ещё есть силы и время, чтоб открыть Николаю правду... У меня все давно собрано, и оклад «ТРОЕРУЧИЦЫ», и рисунок церкви, и портрет Царской семьи... Вот только время отняло память, помню, что церквушка скитская, а вот где это? Верю, Господи, что ты откроешь дорогу, что там кто-то ждёт Николая.

Матушка Серафима позвала келейницу, продиктовала ей послание и попросила срочно отправить его Николя Вивье.

8 сентября. Утро.

Николя разбирал почту. Вот, главное, принесли билеты в Москву на 9 сентября: он летит на фестиваль «Кинотавр» в Россию. Деловые бумаги, а это…– от матушки Серафимы из Леснинской обители. Странно... Обычно она общается только с детьми… Просит срочно приехать лично Николя.

…Игуменья вызвала келейницу, его проводили к матушке, предупредив, что та плоха, опять приступы с потерей сознания, но дело не терпит… Убранство кельи поразило своей простотой. Иконы в святом углу, около окошка – тумбочка, узенький тапчанчик, и стул. Серафима лежала с закрытыми глазами. Сестра взяла её за руку и тихо стала ей что-то говорить на ушко. На измученном болезнью лице появилось что-то вроде улыбки, губы беззвучно зашевелились. Монахиня внимательно вслушивалась.

– Она приготовила свёрток – прочтёте, поймёте. Просит срочно Вас ехать в Россию… найдите церковь, там ждут… она надеется.

– Я как раз завтра улетаю в Москву, на фестиваль.

Лицо Серафимы выразило счастье, губы опять зашевелились.

– Слава Богу! Николенька, прости меня, – перевела келейница, – и просит Вас подойти.

Имя резануло слух. Так его называла Натали в детстве. Он подошёл к матушке. Она протянула к нему руку и еле открыла глаза. Странно, он знал их... Поцеловал руку матушке, та чуть сжала пальцы в ответ и потеряла сознание.

Игуменья вытащила из сейфа сверток и вручила его Николя, заверив, что с Серафимой всё будет хорошо: осенний рецидив, они ещё встретятся.

– Прошу не судить матушку, это была не её тайна. Да, в миру её звали София. Остальное поймёте, увидев и прочитав это... И поблагодарите Всевышнего за всё.

Значит, я не ошибся, когда сказал Аннушке, что знаю эту церковь, подумал Николя, разобрав сверток и держа в руках рисунок. И фотопортрет Царской семьи мне знаком, и оклад… Почерк Натали он сразу узнал. Письмо адресовано Софии, вот для чего мне игуменья открыла матушкино имя… Всё в нём вызвало внутреннюю радость, это вспомнило сердце, а вот память молчала…

9 сентября.

По прилету в Москву Николя заказал разговор с Анной, ему ответили, что она уехала в паломническую поездку, но 11 сентября она точно будет в Оптиной пустыни в скиту на престольном празднике... Вивье зашёл в первую попавшуюся церковь с молитвой: «Помогай, Господи!..»

– Простите, как попасть в Оптину пустынь, в скит?

– Вы хотите побывать на престольном празднике…или вообще?

– На празднике.

– От нашего храма поедет автобус, как раз на праздник, и место одно есть, Вас записать?

– Да, пожалуйста.

– Завтра в 9-00 сбор у храма, и скажите Ваше имя: я запишу на молебен о путешествующих.

– Николай

– Хорошо, записала. Только не опаздывайте. Все соберутся, батюшка отслужит молебен и поедем.

– Я буду вовремя. До свидания!

– Простите, Вам не говорили, что Вы похожи на французского актёра Николя Вивье?

– Нет…

10 сентября.

Николя всю дорогу молчал. Никак не мог собраться с мыслями. Верней, мысли не давали ему собраться. На стоянке к нему подошёл батюшка.

– Не терзай себя, поговори с Господом, он всё устроит…

Спасибо тебе, Божий человек, что не полез с расспросами, я не готов. Алекс, дорогая моя, как ты всегда говорила, нет случайностей. События идут своим чередом, чётко. Благодарю, Господи, и доверяю Тебе...

И после двух бессонных ночей заснул, как младенец. Несколько раз он что-то говорил во сне вслух, по-французски...

Его кто-то осторожно теребил за плечо.

– Что случилось? – произнёс по-французски.

– Значит, не зря бабы балакали, что Вы – французский актёр? – сказал батюшка. – Приехали. Идите за женщинами в Введенский собор, там вечерня, помолитесь, я Вас у преподобного Амвросия найду, определю на ночлег. Не переживай, артист, никто не проговориться про тебя, иди с Богом!

В храме душа Николя пела, всё как-то отошло на второй план… Батюшка пришёл за ним с молодым послушником, тот во все глаза смотрел на Вивье…

– Прохор отведёт в скит, там переночуете… Вот что: народу на празднике будет – море, после службы у свечного ящика найдёшь его, скажешь, ждать тебя, или уезжать в Москву без тебя. С Богом! – благословил.

Когда вышли из храма, было уже темно.

– Вы не переживайте, – заговорил Прохор, – я Вас отведу к такому человеку, он знает много языков, Вам будет просто: на вид суров, а вообще, добрый.

– Монахи, про которых написана книга «Красная пасха», где похоронены…

– Про них знаете... вон слева, хотите, подойдём, только темно, видно плохо.

– Спасибо. Потом сам...

Они вышли за монастырские стены, повернули налево и пошли песчаной дорогой по ночному лесу. Ярко светила луна, небосвод был щедро усыпан звёздами. Всего одна тучка мирно покоилась на небе. Дышалось легко, усталости после семичасового переезда и вечерней службы не чувствовалось. Когда дошли до скитских ворот, туча закрыла луну и Николя ничего кроме ворот уже не разглядел. Постучали.

– Иваныч, гостя привёл, принимай, – и, понизив голос, чтоб француз не услышал, сказал хозяину, – это артист, на которого ты похож, я тебе показывал…

– На трапезе гость был? – сурово спросил старик. – Э-э-э, иди, балаболка, отсюда, а ты заходи, дверь – налево. Осторожно, там тесновато и темновато, дай, свечу зажгу…

– А электричества нет?

– Тебя куда привели? В скит... Ночь, полночь... свечи хватит.

Иваныч чиркнул спичкой, стало светлей. Что-то стал искать в уголке. Комнатка напомнила Николя келью матушки Серафимы – святой уголок, узенький тапчанчик, только вместо тумбочки у открытого окна стоял маленький стол и табуретка.

– Меня Иванычем кличут, зовут Фёдором, а тебе – как понравиться. Вот, поешь.

Он поставил на стол блюдце с двумя кусочками подсохшего хлеба и стакан воды. Сел напротив. Николя с удовольствием принял угощение, которое оказалось кстати, и на редкость вкусное.

– Да, это тебе ни лягушек лопать, монастырская пища, – словно угадав мысли гостя, сказал Иваныч. – А теперь, мил человек, сказывай, кто ты и зачем пожаловал, если трудно по-русски, говори на французском, я пойму...

– Спасибо за угощение. Говорить буду по-русски. Николя Вивье. Мне надо здесь найти женщину, зовут Анна.

Благодушная улыбка моментально исчезла с лица хозяина. Глаза сверкнули.

– Бурбон... Думаешь, что говоришь?.. И где! Скит мужского монастыря… Женщину он тут ищет…

– Не шуми, Фёдор, она поможет вот этот храм разыскать, – Николя достал подарок Аннушки и рисунок 1890 года, где была изображена одинаковая церковь…

– Анна – благодать, значит: это будет верней найти, – задумчиво сказал хозяин, лицо его просветлело.

– Я вам всё покажу. Потом решим, что делать…

Вивье из пакета достал оклад, фотопортрет Царской семьи, письмо матери, все разложил на столе. Вдруг резко захотелось спать.

– Чего у тебя всё на распашку, прохладно…

– Пятнадцать лет лагерей, я привык. Ты поспи, устал со своими заботами, – он разул Николя и нежно накрыл ватным одеялом, чтоб не замерз у окна.

– А как же ты, Фёдор? – и гость заснул.

Проснулся Николя от крика петуха: окно было открыто, веяло свежестью, но ничего не было видно от низкого предрассветного тумана. Где-то далеко послышался звук хлыста, мычанье коров и позвякивание бубенцов. Сначала и не соображал, где он, потом, сев, увидел мерцающую лампадку и всё вспомнил. Позвал хозяина – тишина. Нащупал спички, зажёг свечу. На столе увидел икону «ТРОЕРУЧИЦУ», одетую в его оклад, фотопортрет Царской семьи, рисунок церкви 1890 года и фотографию большой семьи. Взял её, поближе придвинул свечу. Сердце замерло. На обратной стороне была надпись: «Встретимся в скиту. Целуем, Николенька и София. Август 1938 г.» Он стал её внимательно рассматривать. На ней были священник с матушкой, четыре девочки и три мальчика. Лица были добрые, светлые, счастливые. Одна девочка отличалась от прочих. Глаза... Да это же они, матушки Серафимы глаза! Вот мальчик, похож с девочкой... Постой, они ведь копия, мои дети! Какая женщина добрая, так и льётся от неё любовь… А батюшка – взгляд строгий, а руки... какие у него добрые руки!..

И вдруг перед глазами Николя чётко встала картина: они с Софочкой стоят в кустах у храма. Ему страшно, но он держится, не плачет.

– Нянечка, зачем мне обманывать, что я – Серафим? Батюшка поругает. И почему ты меня испачкала ягодой, одежку некрасивой сделала, волосы взлохматила?

– Николенька, миленький, родненький, так надо, батюшка ругать не будет! Мы сейчас к нему подойдем на благословение, запомни его на всю жизнь, такого больше не будет. Постарайся не плакать, а то всех тут убьют…

– Я с ними хочу…

– Нельзя. Прости, я сказала, что ты – Серафим. Стой тут, я за тобой приду.

Она исчезла, но очень быстро вернулась.

– Пошли.

Они вышли на площадь перед храмом. Папа, мама, Надежда и Федор стояли у машины в окружении вооружённых солдат. Все внимательно следили за детьми. Софа подвела его к батюшке. Тот одними губами читал молитву. Потом положил свою огромную, добрую ладонь на голову для благословения. Николя ясно вспомнил это прикосновение... Так вот это что! Он часто чувствовал это тепло и тяжесть ладони, но объяснения не находил…

Увидел записку.

«СЛАВА, БОГУ, ЗА ВСЁ! Здравствуй, брат мой, Николенька! Я пошёл в храм благодарить Господа, что дождался тебя. Посмотри фотографию на столе – это наша семья Правдиных. Теперь мы вместе, значит и память вернётся. Что, бурбон, посмотри в окно: не за женщиной Анной ты приехал, а за благодатью… Брат Федор»

Николя поднял глаза. Да, туман уже рассеялся и открылся чудный вид на храм с рисунка Аннушки.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

12 июня 2007 г.

«Тетя Аня, миленькая моя, родненькая, здравствуйте! Это я, Елизавета. Простите, что не писала Вам, потеряла Ваш адрес... А вот сейчас, когда в жизни нашего прихода будет наиважнейшее событие и нам с Мишей хотелось, чтоб вы были рядом, он чудным образом выпал из книги «Красная Пасха». Свою-то книгу я подарила Анне и Ивану Вивье. А по приезду из Франции положила вашу фотографию с адресом в такую же мишину книгу, чтоб легко найти... И забыла.

Чуть о себе. Всё так и было, как вы мне говорили... Миша меня искал... Ребята поняли, что я в беде. Отчима моего разоблачили, но перед правосудием он не предстал, не успел... Принял страшную смерть от подельников, которых хотел «надуть»: когда взорвалась его машина, ему оторвало голову и ноги. Господи, спаси и сохрани!

Я вернулась в Россию через два месяца после нашего знакомства. Мы с Мишей обвенчались, и по окончании семинарии нас направили в село Урожайное. В 1938 году там сожгли храм, а семью священника отправили в лагеря. Старожилы помнят, что трое детей умерло до ареста. Память о Правдиных до сих пор жива, хотя думали, что извели всю семью. Но недавно мы получили известие, что чудным образом сыновья Федор и Николай остались живы. 7 июля 2007 будет освящение вновь отстроенного деревянного храма в честь Рождества честного славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, как и сто лет назад. В этот день вернётся и главная святыня храма – икона «ТРОЕРУЧИЦА»: одному из сыновей удалось её сохранить.

Мы будем очень рады видеть Вас и Ваших близких у нас на празднике, дорогая тётя Аня. Вас ждут все: и мама с Андрейкой, и бабушка, и мы с отцом Михаилом и сыном Серафимом.

Помню, люблю, молюсь за вас, целую! Елизавета.

 

Р.S. Да, недавно пригодился ваш опыт с постельными лоскутами. Таких сарафанов в приют девчонкам нашили. Столько было радости!

Анна СОРОКОВИКОВА

Назад к списку