Статьи - Богословие

ЧТО ТАКОЕ ЕСТЕСТВЕННОЕ ОТКРОВЕНИЕ БОЖИЕ И ЕСТЕСТВЕННОЕ БОГОПОЗНАНИЕ?

Фрагмент из: «Православное Догматическое Богословие в конспективном изложении»

I.

Божественным откровением называется такое действие Бога, в котором Он открывается человеку: дает ему знать о Себе, мире и Домостроительстве, объявляет нормы и правила жизни, требует соблюдения Своей святой воли, возвещает обетования и суды. С другой стороны, Божественным откровением именуются сами открытые наставления, истины.

Нет причин сомневаться, что откровение необходимо всем без исключения людям. Ведь целью человеческой жизни является богопознание и богообщение: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас» (Деян. 17:26-27); «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин. 17:3).

Различают два вида Божественного откровения: естественный и сверхъестественный. Отсюда — и два способа богопознания. «Из здешних наземных познаний, — пишет преподобный Феодор Студит, — одно бывает по естеству, а другое сверхъестества... Знанием естественным называем мы то, которое душа может получить, чрез исследование и изыскание, естественными пользуясь способами и силами, о творении и Виновнике творения, — разумеется, — сколько это доступно для связанной с веществом души... А сверхъестественное знание есть то, которое привходит в ум путем, превышающим его естественные способы и силы, или в котором познаваемое сравнительно превышает ум, связанный с плотию, так что, такое познание очевидно свойственно уму бестелесному. Бывает же оно от единого Бога, когда найдет Он ум очищенным от всякого вещественного пристрастия и объятым Божественною любовью» [Добротолюбие, т. 3, с. 381].

II.

Итак, естественным откровением именуется то, которое преподается Владыкой и воспринимается человеком естественным образом, через исследование мира, хода истории и личного внутреннего опыта. В отличие от сверхъестественного откровения, преподаваемого через отдельные лица (собрания), но предназначающегося, как правило, многим, естественное откровение является общим достоянием не только потому, что его содержание адресовано всем, но и в связи с тем, что его восприятию причастен каждый живущий. Ведь оно созерцается всюду:«Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1:20); «Небеса возвещают правду Его, и все народы видят славу Его» (Пс. 96:6). В этой связи естественное откровение нередко именуется «общим».

Материалисты, прикрываясь маской научности, веруют в собственного, созданного их философским воображением идола, — самосущую материальную субстанцию. За отсутствием здравой веры, эти люди ищут причину бытия мира внутри самого мира: в движущейся и вечно развивающейся материи, отвергая Истинное Начало начал. «Материя, — утверждают они, — есть единственный источник и последняя причина всех процессов в природе» [Краткий философский словарь, с. 275]. Как результат, они отрицают естественное откровение, объясняя этот феномен самообманом религиозно ангажированных людей, интерпретируя его как субъективную проекцию на мир ложных знаний, предварительно почерпнутых из сакральных источников.

Между тем, имея основание в Божественных словах, мысль о действительности естественного откровения не вызывает в христианском сознании даже тени сомнения. «Разные роды животных произвел Бог словом Своим для нашей пользы, — учит преподобный Антоний Великий, — одних для употребления в пищу, других для служения. А человека создал Бог, чтобы он был зрителем и благодарным истолкователем Его дел. Об этом и надо стараться людям, чтобы иначе не умереть им, не узревши и не уразумевши Бога и дел Его, подобно животным бессловесным».

Быть внимательными к общему откровению учит нас Книга Иова: «...Спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе; или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские. Кто во всем этом не узнает, что рука Господа сотворила сие?» (Иов. 12:7-9).

Сказать больше, Сам Искупитель, разъясняя ученикам суть Своих наставлений, неоднократно прибегал к этой форме свидетельства. «Посмотрите на полевые лилии, — обращался Он к ним, — как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!» (Мф. 6:28-30). «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» (Мф. 6:26).

Центральная идея концепции о естественном откровении выражается в том, что Господь действительно раскрывает Себя в царстве творения, и в этом царстве объективно присутствуют формы, заключающие в себе высшее значение и смысл. Стало быть, мир не мнимо, а реально содержит в себе начертание истин о Боге, доступных для восприятия и деятельного раскрытия.

Возможность естественного богопознания связана с тем, что хотя Бог и «обитает в неприступном свете» (1Тим. 6:16), однако, по отношению к нам Он не является всецело сокровенным. Так как в Господе заключена полнота жизнеообразующей любви, то, сотворив и обустроив вселенную, Он не оставил её без попечения, никогда не исчезает со сцены истории, непрестанно хранит и направляет наш мир к предначертанным целям. Можно сказать, что мир и существует настолько, насколько причастен Отцу и Сыну и Святому Духу, как Причине и Источнику своего бытия.

Проявляясь в созданиях, Бог обнаруживается двойственным образом: как Творец и как Царь-Вседержитель. Каждое Божье произведение, каждое домостроительное действие — следствие Его предвечного совета, предвечных идей: «Ведомы Богу от вечности все дела Его» (Деян. 15:18). Это значит, что всё сотворенное и существующее отражает сияние Славы Господней, несёт на себе отпечаток Божественной жизни, отблеск Его сил и совершенств.

III.

Во времена Ветхого Завета для тех, кто через созерцание мира утверждался в мысли о бытии Первообраза и Источника мироздания, естественное откровение становилось ступенью на пути восхождения к Истине. «Богопознание через сущее, — пишет святитель Григорий Палама, — отвечало младенчеству живущих до закона; и Авраам, как сказано, от него получил начало своего богопознания, но потом беседовал с Богом и познавал Его уже иначе... Поистине ради несовершенных в знании надлежало, чтобы явное мира предшествовало невидимому Божию...» [Святитель Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих., с. 286-287].

В предметах творения, пишет святитель Григорий Богослов, Бог показывает Свое величие «подобно тому как отражение и изображение солнца в водах показывает солнце слабым взорам, которые не могут смотреть на него, потому что живость света поражает чувство» [Святитель Григорий Богослов. Творения., т. 1, с. 334].

Наряду с подготовительной ролью в сфере богопознания, естественное откровение имело важное значение для личной духовно-нравственной жизни людей и для управления обществом. По свидетельству апостола Павла, «Те, которые не имея закона согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся, — потому что не слушатели закона праведны перед Богом, но исполнители закона оправданы будут; ибо, когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую...» (Рим. 2:12-15).

С раннего периода существования Церкви и по сегодняшний день доводы разума, основанные на исследовании и систематизации данных, приобретаемых посредством общего откровения, активно используются в христианской апологетике и миссионерстве. Однако, его значимость этим не ограничивается. Несмотря на гносеологическую завершенность учения Спасения, естественное откровение продолжает находиться в фокусе внимания верующих, оставаясь важным звеном в деле постижения истин. Как это ни странно звучит, но иногда для правильного восприятия Священного Писания, таких, например, его фрагментов, где говорится о движении солнца, о «четырех углах земли» (Откр. 7:1), приоритет отдаётся не буквальной трактовке, а той, что вытекает из опыта созерцания мироустройства.

«Итак, — пишет преподобный Максим Исповедник, — благочестиво постигший при помощи созерцания устроение сущих, и при помощи логического рассуждения верно и правильно определивший их смысл, и хранящий для себя суждение, лучше же сказать, — суждением себя соблюдающий непреклонным, собрал воедино и имеет все добродетели, не будучи более движим ни к чему иному после познанной им истины, и быстро мимо всего прошел, совершенно не обращая внимания ни на что из относящегося к плоти и миру, сокровенно имея уже без брани содержащееся в разуме деяние, потому что все в нас [сущие] крепчайшие бесстрастные логосы мыслительной силы привел себе, сообразно которым всякая добродетель и ведение есть и осуществляется, и которые [т. е. логосы] суть силы словесной души, совершенно не нуждающиеся в теле для своего существования, но не отказывающиеся по временам пользоваться им для своего проявления...» [Преподобный Максим Исповедник. О различных недоумениях у святых Григория и Дионисия., с. 90-91].

IV.

Стало быть, правильно осуществляемое исследование творений, не ограничивающееся внешне-эмпирической стороной дела, а глубоко проникающее в их высший смысл и предназначение, способно возвысить человеческий разум до твёрдой убежденности в бытии «неведомого Бога» (Деян. 17:23), до ряда истинных представлений о мире и его Творце. В частности, это подтверждается всемирной историей, опытом науки, философии и религий.

Скажем, о существовании «перводвижителя» по отношению к материи учил ещё Аристотель. «...Ясно, — говорил он, — что во всяком случае есть некоторое начало и что причины вещей не бесконечны — ни в прямом последовательном ряду, ни по виду... Если нет ничего первого, то вообще нет никакой причины» [Аристотель. Метафизика, с. 41-42].

Любая существующая в мире вещь, любое явление, утверждали последователи этой идеи, имеет непосредственную причину, которая, в свою очередь, является следствием иной причины, произведшей её, а та — своей. Мысленно отсчитывая назад и скользя от одной условной причины к другой, нельзя остановиться ни на одной из них, как на достаточной для бытия всех вещей. Вместе с тем, ясно, что простирать этот ряд в бесконечность — бессмысленно. Гораздо уместнее — заключить о существовании Виновника, который, будучи основанием всех условных, конечных причин, Сам не имеет перед Собой превосходящей причины, то есть не обусловлен никем и ничем, — самобытного, неограниченного, вечного и неподвижного. По логике, Виновник, или Первопричина, давшая начало бытию мира, не могла заключаться внутри этого мира, до того не существовавшего. Значит, она надмирна.

В дальнейшем озвученный довод, скорректированный и доведённый теологами до надлежащей оформленности, получил наименование «космологического доказательства бытия Бога».

«Ибо кто, — удивляется преподобный Максим Исповедник, — созерцая красоту и величие творений Божиих, не признает тут же Самого Создателя Началом и Причиной сущих, и Творцом, и к Нему одному не устремится мыслью, оставив сих долу.., страстно желая непосредственно приять Того, Кого познал он посредством дел [Его], и с готовностью не отметет свое заблуждение о безначальности бытия мира, справедливо подумав, что всё движимое всяко [когда-то] начало [своё] движение. Всякое же движение не безначально, поскольку оно не беспричинно. Ибо оно имеет своим началом движущее, а причиной имеет зовущий и привлекающий его конец, к которому оно движется. Если же началом всякого движения всего движимого является движущее, а концом — причина, к которой направляется движимое (ибо ничто не движется беспричинно), и не одно из сущих не неподвижно, за исключением первого движущего (ибо первое движущее всячески недвижимо, поскольку оно и безначально), то ни одно из сущих не безначально, поскольку не неподвижно. Ибо всё, что как-либо существует, — движется, за исключением единственной и неподвижной, и все превышающей Причины» [Преподобный Максим Исповедник. О различных недоумениях у святых Григория и Дионисия., 154-155].

Чем успешнее человек постигает Бога в творении, тем сильнее удостоверяется в величии Его дел, изумляется пред совершенством Творца. Более глубоким умозрением, чем «космологическое», является «телеологическое», которое, наряду с представлением о Боге как о Первопричине, содержит достаточно широкое раскрытие Его сущностных свойств. Суть «телеологического» довода сводится к тому, что рассматривая мир, легко обнаружить проявляющуюся в нём закономерность, стабильность, благоустроенность, гармонию и красоту.

Отчасти это усматривается: в стройном хороводе небесных светил; в упорядоченном движении вод и ветров; в жизни флоры и фауны. «Умоляю тебя, дитя мое, — воодушевляет мать младшего сына на смертном одре — посмотри на небо и землю и, видя все, что на них, познай, что все сотворил Бог из ничего и что так произошел и род человеческий» (2 Мак.7:28). «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних. — Взывает псалмопевец. — Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света... Хвалите Господа от земли, великие рыбы и все бездны, огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его» (Пс. 148:1, Пс. 148:3, Пс. 148:7-8).

Но! Какая необходимость, спрашивают атеисты, изобретать разумную причину вселенной, коль скоро мироустройство объясняется игрой обстоятельств, случайностью? — Для того, чтобы обнажить это заблуждение и направить его к надлежащей развязке, нужно принять во внимание, что в пространном значении слова, случай — всего лишь абстракция, а в узком — факт, объединяющий две или несколько пересёкшихся причинно-следственных связей, свободных от постоянной непосредственной взаимозависимости. Сам по себе случай ничего не решает, не производит и не создаёт. Это делают силы. Если даже и допустить, что мир образовался случайно, то как объяснить, почему он удерживается от распада? что мешает ему обратиться в небытие? Опять же, если мир формировался стихийно, то как установилась и сохраняется согласованность его частей?

Уместно заметить, что эта тематика занимала мысли и время философов ещё в дохристианскую эру, и уже тогда обретала достойное, по языческим меркам, раскрытие. «Если, — говорил Хрисипп, — есть нечто такое во вселенной, чего ум человека, человеческий рассудок, сила, могущество сделать не могут, то определенно тот, кто это сделал, лучше человека. Но человек не мог создать небесные тела и всё то, чему присущ вечный распорядок. Следовательно, тот, кто всё это создал, лучше человека. Почему же не сказать, что это бог? Ведь если богов нет, то что может быть во вселенной лучше человека? Ибо только в нём одном есть разум, превосходнее которого ничто не может быть. Но было бы безумным высокомерием со стороны человека считать, что лучше его во всем мире нет. Значит, есть нечто лучшее, значит, есть бог» [цит. по: Цицерон. Философские трактаты, с. 105-106].

При глубоком и вдумчивом обозрении космических далей видно, что все его объекты — галактики, звезды, планеты и пр. — функционируют как безукоризненный, выверенный механизм. Возьмём в соображение, что и само слово космос (от греч. «κόσμος») означает в этимологическом отношении: «украшение», «порядок», «краса».

Чёткая слаженность и взаимодействие одних «частей» с другими созерцается также и в мире живых организмов. Каждому соответствует свой ареал обитания, своё соседство, среда. Внешне деятельность многих живых индивидуумов — пчёл, пауков, бобров, муравьев и др. — выглядит, словно разумная. Но ведь они не имеют рассудка и живут сообразно инстинктам — врождённым способностям к совершению целесообразных действий по непосредственному безотчетному побуждению. Значит, разумность следует искать в Том, Кто вложил в них такие способности и Кто создал необходимые для их жизни условия.

«Откуда у пчёл и пауков столько искусства? — Задаётся риторическим вопросом святитель Григорий Богослов. — У одних соты сложены из шестиугольных чашечек, обращенных одна на другую и укрепленных перегородками, которые в каждых двух чашечках пересекаются под прямым углом... А пауки из тонких и почти воздушных нитей, протянутых в разных направлениях, и из веществ неприметных для взора ткут хитросплетенные ткани, которые бы служили им честным жилищем и уловляли немощных для пищи. Производил ли что подобное какой Евклид, любомудрствующий о несуществующих чертах и трудящийся над доказательствами?» [Святитель Григорий Богослов. Творения, т. 1, с. 346].

Нам ничего не стоит проверить и убедиться, что мироустройство связано с принципом целесообразности. А целесообразность подразумевает целеполагающий мотив, предварительный замысел, план. Но действовать мотивированно, планомерно, целеустремленно, не свойственно слепой силе. Значит, миропорядок свидетельствует о произволении надмирного разумно-волевого Существа, которое является основанием всех его законов, субстанций и сил. Собственно, если бы мир не был устроен разумно, его нельзя было бы научно познавать. Ведь из бессмыслицы невозможно извлечь внутренний смысл. К тому же, если бы мир управлялся не Божественным Провидением, а стихийными силами, в нём не усматривалось бы постоянство законов, и тогда были бы смешны все прогнозы и ожидания. В самом деле, чего можно ждать от непредсказуемого хаоса?

«Те люди, — настаивает Минуций Феликс, — которые думают, что весь этот благоустроенный мир не божественным разумом создан, а составился из известных частей, соединившихся между собой без всякой цели, — те не имеют, мне кажется, ни разума, ни мысли, ни даже глаз» [Сагарда Н. Вера и жизнь христианская по учению святых отцов и учителей Церкви, с. 486].

Будучи не в состоянии объяснить изменчивость форм при постоянстве законов, материалистическая идеология вышла за узкие рамками доказательной аргументации и интерпретировала этот факт, как нечто само собой разумеющееся — таков, мол, порядок, общий закон. «Ничто не вечно, — уверял Ф. Энгельс, — кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения» [Краткий философский словарь, с. 275].

Между тем, если встать в русло их рассуждений и остаться последовательным до конца, то вопрос о происхождении этого закона приведёт к заключению: либо закон сам себя произвёл и сам породил из себя силу содержать содержимое в строгой соразмерности с собой; либо он исполняется по факту другого, более важного закона, а тот обусловлен ещё более важным, и так до бесконечности. Очевидно, что без учения о Законодателе и Законоблюстителе данный вопрос не решить. «Ибо не тварь вменила закон, — пишет святитель Амвросий Медиоланский, — но коль скоро закон принят, то и служит он принимающему его» [Божественное откровение и современная наука. Альманах, выпуск 1, с. 28].

Нетрудно заметить, что дискредитации догмата о творении мира Создателем противится даже и заурядная мудрость. Кто, например, поверил бы в шутку, что в результате налёта на живописную мастерскую снежного вихря беспорядочно подброшенные краски могут так забрызгать холсты, что в результате составится собрание высокохудожественных картин? — Никто. Всякому ясно, что для создания шедевра необходим искусный мастер. Но почему-то, когда нас убеждают, что вселенная (безмерно превосходящая по красоте и оформленности самые выспренние произведения человеческого гения) образовалась в результате случайного переплетения обстоятельств и не имеет Художника-Устроителя, многие верят.

«Но можем ли мы слушать... людей, — спрашивает святитель Дионисий Александрийский, — которые утверждают, будто исполненные мудрости и потому прекрасные творения суть случайные создания? …Их не вразумляют хотя бы те мелкие, обычные и общеизвестные примеры, из которых они могут узнать, что ни одно необходимое и полезное произведение не является без старания и случайно, ...наоборот, когда оно превращается в ненужное и бесполезное, тогда и разлагается, и рассеивается непрерывно и как попало, так как им более уже не занимается и не распоряжается мудрость, благодаря которой оно могло явиться. В самом деле, кусок материи не является без ткача, основы не составляются сами собой и поперечная нитка не вплетается сама собой; а когда он износится, то изорванные лохмотья расползаются во все стороны. Дом и город созидаются не так, что одни камни сами попадают в фундамент, а другие поднимаются в верхние части здания, но строитель располагает их в порядке — каждый камень на свое место; по разрушении же дома каждый из них низвергается вниз и падает как попало. И при сооружении корабля киль не сам подставляет себя (вниз корабля), мачта не сама собой поднимается в середине и каждое из остальных деревьев не само собой занимает то положение, какое выпало на его долю. Равным образом известные сто деревьев колесницы не сплочены каждое в том пустом месте, какое нашли сами они, но строитель в том и другом случае приладил все деревья каждое на свое место. А разрушится корабль, находящийся в море, или колесница, несущаяся по земле, тогда и деревья раскидываются, как случится, одни — волнами, другие — сильным толчком» [Святитель Дионисий Великий. Творения, с. 39-41].

V.

Идея о Боге проявляется не только в окружающем мире. Она живёт в глубинах человеческого духа, начертана на скрижалях сердец, непрестанно читается в голосе совести. Это значит, что человек обладает возможностью постигать Первообраз, подражать и уподобляться Ему, исследуя силы собственной души. Разумеется, идея о Вышнем дарована нам не в форме чеканных определений, а как семя, зерно. Однако посредством духовного творчества, самонаблюдения, самоиспытания её можно развить.

Так, понятие о всесовершенном, беспредельном Существе прирождено человеческому уму. Оно не могло быть заимствованно из ограниченного, изменяемого и разрушаемого мира, а между тем, принадлежит всем без исключения людям. Занимая в уме центральное место, это понятие проявляется не только в религиозности, но и в повседневной, и в научно-познавательной деятельности. На нём, к слову, строится одно из сильнейших стремлений человеческого разума: искать для всего сотворенного причину и Первопричину, образ и Первообраз, цель и высшую Цель.

Ни для кого не секрет, что законы нашего мышления и рассудка — объективны и не зависят от нас. Изучая действительность, мы подразумеваем под полным и истинным лишь такое познание, в рамках которого представление о предметах исследования всецело и точно соответствует тому, каковы они суть на самом деле. При этом каждый исследователь убеждён: человеческое знание не безупречно, для него характерна погрешность и ограниченность. Следовательно, в основе такого отношения к принципу познания лежит представление о Разуме безукоризненном, идеальном, для Которого нет и не может быть ни малейшего несоответствия между действительностью и знанием о ней. Что же это за Разум, если не Божественный?

Всякий человек стремится к благополучию и счастью. В сердце мы ощущаем довольство или недовольство, умиление либо тяжесть и тесноту. Как известно, эти ощущения связаны с удовлетворенностью или неудовлетворенностью личных потребностей и естественных нужд. Сердце жаждет блаженства и стремится к нему. Это стремление нельзя объяснить, исходя из привязанности или влечения человека к чему-то конечному. Ведь ничто мирское не в состоянии реализовать это сердечное требование сполна. Так, испытав, казалось бы, все возможные удовольствия — мудрости, власти, богатства, славы, здоровья, отцовства и многоженства, — царь Соломон пришёл к убеждению, что всё на земле — суета. Почему? Потому что, по строгому счёту, зов сердца влечёт человека не к радостям мира сего, а к иному: к Источнику высшего и непрестанного блаженства. И этот Источник — Господь. Только Он, будучи истинной, самосущей Жизнью, обладает полнотой мыслимых и немыслимых жизненных благ; только в Нём можно обрести подлинное счастье и вечный покой.

Благодаря совести человек сознаёт добро и зло. Совесть — мерило, справедливый и неподкупный судья наших мыслей, желаний и действий, то карающий беспокойством и угрызениями за дурное, то вознаграждающий за хорошее радостью и миром в душе. Совесть не есть нечто приобретенное, ни плод воспитания человека, ведь она присуща даже и закоренелым злодеям. Она не является результатом свободных раздумий, ведь её позывы нередко звучат вопреки личным симпатиям и антипатиям, наперекор нашим помыслам и решениям. Совесть имеет такое же прочное основание в душе человека, как разум и воля. Под влиянием регулярно совершаемых грехов силы души омрачаются. В результате, в человеке возрастает склонность к самооправданию, а чувствительность к голосу совести приглушается. Но даже и в таких обстоятельствах совесть не перестает заявлять о себе как законодатель, свидетель и мздовоздаятель: её нельзя упразднить. Почему? Потому что она вкоренена в саму сущность людей и обнаруживается в нас как требование высшего, доброго и справедливого Существа, каковым и является Бог.

VI.

Другая область проявления естественного откровения — история. Поскольку Бог непрестанно присутствует в мире и направляет ход его развития к предначертанным целям, мы можем выявить Его участие в жизни народов. Классическим примером откровения Бога в истории можно назвать сохранение Израильского народа, выжившего и приумножившегося в обстановке неприятельского окружения, внешней угрозы, вражды. Не менее убедительной иллюстрацией служит триумфальное распространение Вселенской Православной Церкви в эпоху языческих гонений.

VII.

Подводя под сказанным черту, приходим к выводу: опираясь на естественное откровение человек в состоянии заключить о бытии Божьем и составить представление о Его совершенствах: о том, что Бог — Творец нашего мира и Вседержитель; о том, что Ему по природе присущи высочайшие разум и воля; что Он благ, справедлив, добр, мудр и могущественен. Всё это указывает на личностность, а значит и на возможность богообщения. Представляя Создателя Бесконечным и Величайшим, уверяемся в отсутствии прочих богов (ибо сравняться можно лишь с существом ограниченным, а не с абсолютным).

При всей значимости естественного богопознания, признаём, что для формирования религиозного союза Бога и человека оно не является самодостаточным. И вот почему.

— Многие фундаментальные истины веры не выводятся прямо из естественного опыта. Например, знание о троичности Бога по Лицам, о происхождении зла, предназначении человека, будущем воскресении мертвых, вечной участи праведников и беззаконников является сверхопытным. Религиозные знания, приобретаемые посредством естественного откровения, смутны и неясны в сравнении со знаниями, дарованными Богом непосредственно.

Отчасти это связано с нашей ограниченностью и греховностью, отчасти — с тем, что в конечном творении невозможно отыскать того, что было бы сравнимо с беспредельным Творцом. Весьма показателен фрагмент сочинения Цицерона «О природе богов»: «Если спросишь меня, что такое бог или каков он, то я сошлюсь на Симонида, который, когда его об этом же спросил тиран Гиерон, потребовал себе один день на размышление. Когда Гиерон повторил свой вопрос на следующий день, Симонид попросил уже два дня срока. Когда же он каждый раз стал удваивать число дней, удивленный Гиерон спросил, почему он так делает? Потому, ответил тот, что чем дольше я размышляю, тем этот вопрос кажется мне более темным. Я же думаю, что Симонид, бывший не только приятным поэтом, но и в других вопросах, как передают, человеком ученым и мудрым, так как ему пришло в голову много глубоких и тонких мыслей, стал сомневаться, какая из них самая истинная и, наконец, совсем отчаялся найти её» [Цицерон. Философские трактаты, с. 79].

Учитывая, что наш мир часто ассоциируется с книгой, составленной Богом (которую нужно читать), можно сказать, что в какой-то мере разница между естественным и сверхъестественным откровением аналогична различию, существующему между знанием о писателе, приобретённом на основании анализа его творчества, и тем представлением, которое формируется в процессе очного, доверительного общения с ним.

— Данные, приобретаемые на основании естественного откровения, легко уязвимы для ложных интерпретаций. Скажем, наличие зла и несправедливости в мире, непонимание, почему праведники страдают, а грешники благоденствуют, способно поколебать веру в существование всемогущего, благого и правдолюбивого Небесного Царя.

— Какими бы точными ни были доводы естественного богопознания, они не имеют той убедительности, что характерна для знаний, полученных от Бога "лицом к лицу".

— Естественное богопознание не удовлетворяет религиозным стремлениям человека настолько, насколько это возможно при изучении сверхъестественного откровения, и, тем более, при непосредственном восприятии этого откровения от Господа. Ведь одно дело — знать что-то о Боге, а другое — знать Самого Бога и иметь с Ним общение.

Все эти факторы показывают: человек имеет нужду в Сверхъестественном Откровении.

Леонов А. М. Преподаватель Догматического Богословия Санкт-Петербургского Православного Института Религиоведения и Церквовных Искусств