Статьи - Вера и Неверие

ВЕРА И БЕЗВЕРИЕ

Нам, грешным, не дано знать, что именно движет безверием каждой отдельно взятой личности: то ли полная онемелость и атрофия метафизического чувства, то ли явная или скрытая гордыня, то ли жуткий страх ответственности за гробом, то ли непреходящая жажда удовольствий ("сладость греха"), то ли полный сердечный холод, сковавший многослойным льдом сердце, волю и разум, то ли врожденное верхоглядство, никогда не утруждающее себя снизойти до попытки понимания сути вещей.

Однако все это лишь поиски причин, но, как нам представляется, вопрос о неверии стоит даже выше причин: он в каком-то смысле беспричинен и коренится в экзистенциальной пучине личности.

Неверие - это такая же тайна для верующего, как и вера в Бога для атеиста: такое непростительное проявление глупости и слабости, как вера, всегда вызывает у последнего либо чувство презрения, либо ощущение брезгливости, либо состояние высокомерной снисходительности, называемой ныне "толерантностью".

Глубину слоя вечной мерзлоты неверия, под которым изнывает Образ Божий в душе человека, нельзя измерить рулеткой, невозможно "пробурить" никакими человеческими средствами, ибо сам этот слой подобен канцерогенному образованию в организме, раковой опухоли, неизвестно откуда происшедшей и неведомо отчего разрастающейся. Никакая трагическая цепочка внешних событий в жизни человека, никакая затхлая атмосфера всеобщей бессмыслицы и наглой несправедливости не могут гарантировать обращения личности к Смыслу, равно как и никакое сызмальства усвоенное религиозное воспитание порою не может оградить мертвеющую душу от шаткости веры и отпадения от Бога. Главные проповедники светского, "теоретического" атеизма в Европе -- от Диагора Мелийского и Лукреция Кара до Гольбаха, Дидро, Фейербаха, Маркса и Прудона, прямо декларировавшего, что идея Божества существенно враждебна нашей природе, что каждый обязан быть атеистом, что "религия будущего есть безрелигиозность", - так или иначе объясняют происхождение религии социальными условиями. Марксово "религия есть вздох угнетенной твари" - объемная, концентрированная фраза, раскрывающая суть взглядов теоретиков безбожия. Но почему-то одних людей череда тягот и страданий, жизненный крах и т. п. приводят к вере в Бога или к укреплению веры, которая по мере давления жизненных обстоятельств на личность только возрастает, очищается, оживляется, углубляется; другие ничему не научаются и продолжают культивировать свои ценности и установки несмотря ни на что; а третьи, наиболее слабые и чувствительные, погружаются в разнузданность, пьянство, наркотики, доходят до самоубийства, приходят в конце концов к люмпенизации и даже полному вырождению. Можно с абсолютной уверенностью утверждать: социальные условия и их резкое изменение к худшему, как правило, не могут кардинально поколебать жизненные установки человека, возжечь или погасить веру в Бога в его душе. Если бы дело обстояло строго по Марксу, то люмпенизация и бомжество гарантировали бы Царствие Небесное с железной необходимостью, а богатство раз и навсегда закрывало бы ворота рая, что абсолютно противоречит всей двухтысячелетней практике христианства.

Наконец, следует отметить, что мировоззренчески последовательный атеизм как чистая форма сознания встречается в жизни крайне редко. Все теоретики атеизма не страдали излишней совестливостью и нравственной чистоплотностью. Напротив, честолюбие, тщеславие, властолюбие, нетерпимость и т. п. были константами их личного бытия. В отличие от "классиков", их сторонники и последователи отличались, как правило, религиозными чертами характера.

Характеризуя русскую интеллигенцию рубежа веков, С.Н.Булгаков, с одной стороны, отмечает массовую индифферентность ее к религии и материалистическую веру в науку, сопряженную со стремлением "устроиться без Бога навсегда и окончательно" (Ф.М.Достоевский); с другой стороны, этим людям присуще самочувствие "мученичества и исповедничества", вины перед народом, мессианизма и героизма, одержимости, самогипноза и фанатизма. Более того, развивая ценности гуманистического атеизма, русский интеллигент все более отвергает бога и по мере этого самообожествляется. Эпигоны безбожной идеологизации бытия, не говоря уже о широких народных массах, вовлеченных в движение и ослепленных идеологическими заморочками, всегда несколько "разжижают" теорию своих учителей-основателей, разбавляя ее псевдорелигиозными элементами: суевериями, магией, медитациями, оккультизмом и т. п.

Но от этого она не становится менее опасной. Хитросплетения и без того запутавшегося сознания поражают сочетаниями подчас взаимоисключающих точек зрения. Современный человек как раз и состоит из таких противоположных "мнений". Их совместное проживание в душе не осознается самим этим человеком: изнутри себя ему кажется, что мировоззрение его целостно и последовательно. Эта подмена разорванности сознания псевдоцелостностью имеет целью не дать глубинному "я" органично развиваться. Зло, скрываясь под видом справедливости и доброжелательства, разрушает "я", дробит его на части, обезличивает, увлекает его в сторону от Бога. Неприкаянная, порабощенная фантазмами свобода мечется в плюралистическом угаре, попадает в сети бесчисленных зазывал, беспрестанно галдящих на "рынке религий" -- этом торжище всякой всячиной, вынесенной, как известно, Самим Христом из храма сразу после Его торжественного входа в Иерусалим. Все, что мешает очищению, должно быть вынесено вон из храма души. Но именно все это нынче культивируется в России, объявляется главными ценностями и достижениями человечества. "Правда в мире распинается", и книжники оказываются заодно с меновщиками и торговцами, хотя исходят в своих желаниях из совершенно разных мотивов. Не то же ли самое происходит нынче в России в отношении "прогрессивной" части интеллигенции и союзных ей пропагандистов рынка и либеральных (а по сути - чисто экономических и политических) ценностей? Не уводят ли и те, и другие от главного, вечного, не желают ли они учредить чисто светские отношения в государстве и обществе, каждый раз при этом демонстрируя свою лояльность в отношении религии? Одно очевидно: оковы неверия, полуверы, псевдоверы, суеверия крепко держат Россию, население которой в массе своей остается вне Церкви и ради улучшения благосостояния, в сущности, готово на устроение торжища на всей территории нашей страны. Все это уже завело всех нас в такие изгибы истории, мировоззренческие тупики и духовные катаклизмы, из которых с помощью Божией можно выбраться только через глубокое внутреннее покаяние и обращение на деле к истинной вере.

Примечания

1. По данным многочисленных социологических опросов, более 40% населения считают себя православными, более 60% желают, чтобы их дети учились в православных школах, гимназиях, лицеях. А вот сколько процентов людей от общего числа наших граждан можно считать более или менее воцерковленными? Объективные исследования говорят, что, как это ни прискорбно, не более 5%, и цифра эта сегодня почти не растет.

2. Такие возвышенные цели, как "вера в добро и красоту", "жажда и необходимость творчества по причине извечной тяги к новизне", "всеобщее экономическое процветание", "права и свободы человека" и т. п., - это тип существования неверующего (полуверующего, почти неверующего) человека. Если такой человек к тому же пытается вести нравственный образ жизни, творить в культуре, строить нормальные отношения в обществе и государстве, то он резко отличается от столь часто встречающегося бытового атеизма, всегда почти сопряженного с безнравственностью.

Вот живой пример рассуждений и поступков бытового атеиста: "Что человек, что собака - все едино... Подохнут - одна падаль останется... Нет Бога. Какой там Бог? Нынче только дураки в Бога верят. Никакого Бога, никакой Божией Матери нету. Ешь, пей, гуляй с девками всласть - вот и все, братцы..." (Родионов И. Наше преступление (не бред, а быль). Из современной народной жизни. СПб., 1910. С. 123-124). Такие рассуждения не только плод личной фантазии, но и порождение духа просветительства в России. По сути и на деле "возвышенный" атеизм учреждает свои высоконравственные идеалы, исходя, несомненно, из мировоззренчески ущербной, разорванной веры. Ведь надо же как-нибудь, упершись разумом в безверие, оправдать атеистические мораль, культуру, свою деятельность ради "благодарной памяти потомков", что, конечно, по главному счету бессмысленно в плане грядущего неминуемого исчезновения мира и человечества вместе с его короткой и крайне изменчивой памятью о себе самом.

3. Ньютон признается проповеднику Бейли: "Когда я создавал Трактат, я все время имел в виду такие принципы, которые приемлемы для верующего человека... Развиваемая в связи с этим концепция Провидения как закона, управляющего природой и обществом, была направлена против учения Гоббса и неоэпикурейцев о том, что все в природе есть результат случайных соединений движущихся частиц материи". Эйнштейн констатирует: "В наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди...

Моя религия - [это] глубоко эмоциональная уверенность в высшей степени логической стройности устройства Вселенной, это и есть моя идея Бога".

Ныне власть имущие и их по преимуществу либеральное окружение делятся на сочувствующих, толерантно-безразличных и злобствующих (явно или открыто). Сам дух, царящий во властных элитах, причем во властных элитах всех уровней и департаментов, - это в основе своей дух вынужденной терпимости к "косным ортодоксам и традиционалистам", к фундаменталистам всех мастей, пришедшим в видимое бытие взамен коммунистов и благодаря враждебному отношению нынешних властей к последним, ибо они - главные земные антиподы либерал-демократов.

Это - "близнецы-братья", презирающие и ненавидящие друг друга. Человек православный - чуждый, чужой человек как в коммунистической, так и в либеральной среде, хотя и те, и другие делают, глядя на христиан, хорошую мину при плохой игре. И те, и другие считают себя гуманистами, то есть последователями атеистической по своей сути идеологии. Им ясно, что подлинно православный человек никогда не признает их главные, чисто социальные ценности смыслом своей жизни. Поэтому непрекращающийся либеральный сыск" с присущей ему проверкой на либеральную благонадежность в первую очередь осуществляется в отношении политических противников, но всегда готов проявить себя в отношении духовно чуждых, по сути, антилиберальных элементов.

Александр Ладной