Пропаганда под видом критики: об ответе протодиакона А. Кураева на одну недавнюю статью

Протоиерей Андрей Новиков

В ответ на фундаментальную статью священника Михаила Желтова «Историко-канонические основания единства Русской Церкви»  протодиакон Андрей Кураев опубликовал на своей персональной странице в Живом журнале критические замечания. Сопровождены они нарочито оскорбительными комментариями в адрес отца Михаила и священноначалия Русской Православной Церкви. Показательно, что в своих ремарках протодиакон Андрей уже не в первый раз заявляет о непременно заказном характере какого бы то ни было материала в поддержку нашей Церкви. Таким образом, он исключает саму мысль, что отстаивание правоты Русской Церкви может являться искренней позицией и убеждением того или иного автора —видимо, основываясь на собственном опыте продолжающейся уже несколько лет разрушительной публицистики. Оставив на совести бывшего миссионера извергаемые им оскорбления, рассмотрим его претензии по существу. По сравнению с большим кругом затронутых в статье о. Михаила вопросов, замечания о. Андрея по сути сводятся к нескольким точечным выпадам.

При этом едва ли не вся его аргументация — а о.Андрей пытается позиционировать себя как объективного аналитика, читающего «основные документы полностью», — по сути опирается на весьма субъективные оценки раскольнического псевдоепископа В.М.Лурье и его давней единомышленницы В.Г.Ченцовой. Протодиакон А.Кураев прямо и с одобрением цитирует почерпнутое им из блога Лурье эмоциональное ёрничание госпожи Ченцовой в адрес отца Михаила. Указание о.Андрея Кураева на то, что и сам о.Михаил Желтов ссылается на В.Г.Ченцову, — абсолютно некорректно, ведь тот ссылается только на изданный исследовательницей греческий текст исторического документа, никак не разделяя оценочные суждения последней, в отличие от протодиакона. Поэтому сначала необходимо разобраться с тем, какие претензии высказала сама В. Г. Ченцова.

Претензии Ченцовой к работе отца Михаила таковы: «Основной вывод, который удалось сделать по прочтении: Константинопольские патриархи были правильные, которые принимали правильные решения о сохранении единства митрополии всея Руси, а были неправильные, которые делили ее на две. Понять, таким образом, кто был неправильный – несложно. Решения таковых можно только осудить, но уж никак не считать какими-то там действительными. Все правильные, конечно, считали, что киевские митрополиты – в Москве».

Г-жа Ченцова, потратившая немало времени своих читателей в попытках при помощи словесной эквилибристики приписать актам о воссоединении Киевской Митрополии с Московским Патриархатом «постановления» в них отсутствующие, теперь упрощенно втискивает в пару предложений подробный и аргументированный анализ отцом Михаилом многовековой истории отношения Константинопольских Патриархов к единству Киевской Митрополии. «Несложность» и примитивная схематичность существует только в голове самой В.Г.Ченцовой, которая для обоснования собственных ангажированных позиций избирает подобные «научные» построения и допущения, при помощи которых можно доказать всё, что угодно. Напротив, свящ. Михаил Желтов проделал то, что и должен был проделать исследователь: рассмотрел позицию Константинопольских Патриархов и Соборов в ее динамике на протяжении всего периода пребывания Митрополии всея Руси в составе Константинопольской Церкви, провел сравнительный анализ, выявилмейнстримное направление и противостоявшие ему отклонения. В результате он показал, что из источников следует, что сохранение единства Митрополии всея Руси было последовательной линией Константинополя во весь византийский период, в то время как противоположная тенденция возникала только спорадически и по причинам, далеким от интересов Православия или прямо враждебным ему, иногда подпадая даже под прямое осуждение Патриархов и Соборов Константинопольской Церкви. Поэтому нужно брать в руки источники и документы и разбираться, а не пытаться при помощи сарказма и натужного скепсиса отмахнуться от проблемы. Подробная историческая картина и анализ каждого эпизода даны в статье отца Михаила (причём далеко от той прямолинейной трактовки действий Константинопольских Патриархов, которую Ченцова незаслуженно приписывает автору), и каждый желающий может ознакомиться с этим в высшей степени интересным и важным материалом и составить о нем свое собственное мнение.

2. Ченцова: «Перенесли «вторую резиденцию» во Владимир, это – да, но значения особого не имеет, потому что, ну, «ход истории», поэтому на самом деле перенесли как бы в Москву».

Это совершенная спекуляция. В статье о.Михаила Желтова даётся исчерпывающий ответ на ложные обвинения фанариотов в том, что перенос кафедры Киевских митрополитов из Киева в Москву состоялся без канонической санкции Материнской Церкви. Что, в свою очередь, поставлено иерархами Константинополя в прямую связь с якобы «неустанными усилиями со стороны киевских братьев обрести независимость от Московского церковного центра» (слова еп. Христупольского Макария).Выходит, по логике Фанара и Ченцовой, для «киевских братьев» (а как видно из источников, за этим эвфемизмом скрываются литовские и польские светские правители, а позднее Ватикан и униаты) было важно отделить часть Русской Церкви именно от Москвы, а не от Владимира (пребывавших в пределах одного политического центра Северной Руси)? Абсурдность подобной логики очевидна.

Узловым фактом, обличающим ложь Фанара, является прямое благословение в 1354 году Собора Константинопольской Церкви во главе с Патриархом святителем Филофеем на перенос кафедры митрополитов Киевских и всея Руси во Владимир «безвозвратно и на веки вечные неотъемлемо». Во власти этого центра оставлен сам Киев («пусть за ней остается, во-первых, Киев — если тот продолжит существовать»). Сами Киевские митрополиты к тому моменту уже больше поколения пребывали в Москве, в том числе, и грек святитель Феогност. Это было прекрасно известно в Константинополе, не вызывало никаких возражений, и речь шла о переносе кафедры именно в Москву, тогда как Владимир, как справедливо пишет о.Михаил Желтов, был упомянут в грамоте Собора 1354 года из-за того, чтоэтот город «формально оставался центром великого княжения». Повторимся, мы имеем дело с двумя близлежащими городами — Владимиром и Москвой — в пределах одного великого княжения, одного центра, с одним и тем же князем и одним и тем же митрополитом (не забудем и того, что свт. Алексий, прибывший в Константинополь для получения сана митрополита всея Руси, находясь в Москве при свт. Феогносте, имел титул епископа Владимирского). О том, что самой Константинопольской Патриархиейфакт пребывания Киевских митрополитов в Москве воспринимался как полностью каноничный,дополнительно свидетельствует упоминаемый в статье о. М. Желтова официальный ответ святителя Геннадия Схолария, Патриарха Константинопольского, деспоту Сербии Георгию, «где патриарх упоминает митрополию «России, которая есть Киевская и всея Руси», хотя и «пребывает в Московии», в качестве положительного примера того, что историческое наименование кафедры может сохраняться, невзирая на ее физическое перемещение». Особую важность словам святителя Геннадия придаёт то, что они написаны в середине 15 века, уже после отделения Русской Церкви от Константинополя по причине унии. Но В.Г.Ченцова предпочитает неудобные исторические сведения и канонически важные тексты просто обходить молчанием.

3. Ченцова: «Не совсем понятно, почему признание Константинополем легитимности московских митрополитов должно предполагать и восстановление единства Русской церкви под началом Москвы. А признание легитимности Киевских митрополитов ею же — не должно».

В.Г.Ченцова не поняла — а вернее, поняла с точностью до наоборот —ту аргументацию Константинопольского Патриарха святителя ДионисияIв грамоте князьям и русскому народу от 1467 г., на которую ссылается священник М. Желтов и которая имеет неоценимое значение для разъяснения вопроса о единстве Русской Церкви. Упомянутый Патриарх принял в лоно Константинопольской Церкви униатского митрополита Григория Болгарина, который в своё время был поставлен Римской церковью во главе униатской митрополии «Киевской и всея Руси». Это был первый шаг по созданию отдельной от исторической Русской Церкви митрополии на южных русских землях, с практически тем же титулом митрополита, что и у митрополита в Москве. И шаг этот исходил от еретического сообщества, был направлен на уничтожение Православия как такового, а не только русского. Константинопольский Патриарх Дионисий нарушил каноническую юрисдикцию уже независимой Русской Церкви, автокефалию которой он не хотел признавать, приняв униата Григория и дав ему достоинство и титул митрополита Киевского и всея Руси. Этим актом он попытался навязать Григория Болгарина в качестве Митрополитавсей (!) Русской Церкви, единство и целостность которой Патриарх Дионисий не ставил под сомнение — напротив,своей грамоте 1467 года он прямо утверждал: «Имели бы есте одну Церков а одного митрополита, а про тожсяесте приложили к нему в едность, аж бы была одна Церков, а в ней один пастыр, абы с того пан Бог похвален был, который рушает все погоршенъе и разделенъе, а диавол прогнан бывает… Про тож годность, только бы тот один был митрополит истинный правый на всей Русской земли подлуг старого обычая и звычая русского. Не подобно бо есть, абы старый обычай и звычайизламан был старый».

Таким образом, признание Григория Болгарина в статусе митрополита Киевского было попыткой Константинопольского Патриарха не разделить Русскую Церковь, а вернуть ее часть, уклонившуюся в унию, в единство под началом подчиняющегося Константинополю предстоятеля. «Признание легитимности» Григория Болгарина, вопреки Ченцовой, как раз-таки предполагало восстановление единства Русской Церкви. Оно не состоялось по причине того, что легитимация униата Григория Болгарина была одновременно и делегитимацией православных предстоятелей Русской Церкви, находившихся в Москве. Этот шаг был расценен Москвой как предательство, при этом последующая легитимация Московских первосвятителей восстановила историческую правду.

Эти важные исторические и канонические аспекты В. Г. Ченцова не смогла понять, из чего и вытекает ее недоумение.

4. Ченцова: «Ооочень забавно в статье про экзарха константинопольского патриарха в документах 1686 г.!! такие бурные переговоры шли год между Москвой и Самойловичем (или больше, потому что там и после продолжалось это дело с оставлением титула экзарха Константинополя), столько бумаги написали-переписали про то, почему это надо и важно – оставить титул экзарха константинопольского патриарха за киевским митрополитом, уж я просто устала это все читать каждый раз по новому кругу с новыми какими-то посланными, бумагами... И бац – оказывается, титул экзарха на самом деле в результате всей этой бури надо понимать как «экзарх московского патриарха». Вау!!!».

По стилю г-жи Ченцовой уже совершенно ясно — чем меньше у неё аргументов, тем больше эмоций, восклицательных знаков и букв «о» в слове очень. Она столько экспрессии вкладывает в описание переговоров между Москвой и гетманом по поводу целесообразности сохранения за Киевским митрополитом титула экзарха Константинопольских Патриархов, что совершенно «забывает», что отец Михаил цитирует документ, написанный не украинским гетманом, а Константинопольским Патриархом, который не имел отношения к переписке Москвы и Самойловича. А значит, тот смысл который он вкладывает в слово «экзарх», никак не вытекает из переписки, участником которой Патриарх не был.

Напомню суть вопроса. Речь идёт о том, что в главных документах Константинопольской Патриархии, одобряющих переход Киевской митрополии в состав Московского Патриархата — грамотах царям и Патриарху Московскому, — нет ни слова о том, что Константинопольский Патриарх оставляет за Киевским митрополитом титул «экзарха Вселенского престола». Это признает в своей статье и В.Ченцова, вынужденная изобретать собственную теорию о том, как вписать в официальныедокументы о переходе Киевской Митрополии отсутствующее в них положение о сохранении за Киевскими митрополитами титула экзарха Константинопольского Патриарха. Ченцову настолько впечатлило неоднократное упоминание в этих документах таких слов как «обычай», «древний обычай», «по обычаю» и т. п., что она развивает целую теорию о том, в чем же может состоять этот загадочный и якобы непроясненный в рассматриваемых документах «древний обычай», хотя на самом деле в них самих недвусмысленно говорится об обычаеизбрания Киевских митрополитов (например, «его же изберут иже во епархии сей подлежащиибоголюбезнииепископи... увещеванием и позволением тамошняго великого преславного гетмана, якоже обычай в том месте обыклый»). Игнорируя текст документов, Ченцова утверждает, что раз уж гетман Самойлович и его окружение считали право Киевских митрополитов на титул экзарха Константинопольских Патриархов «древним обычаем», то значит и Патриарх под «древним обычаем» непременно понимал то же самое. Повторимся, в самих документах «обычай» прямо прояснён как порядок избрания митрополита, да ипо признанию самой В. Г. Ченцовой обязательное титулование митрополита как «экзарха»древним обычаем не является (см. ее статью «Синодальное решение 1686 г. о Киевской Митрополии»: http://www.drevnyaya.ru/vyp/2017_2/part_9.pdf).

В двух посланиях — к духовенству и верным Киевской митрополии и им же вместе с гетманом — Константинопольский Патриарх называет митрополита Гедеона «митрополитом Киевским... и экзархом всея России». С учетом того, что здесь говорится о «всей России», а не только о Малороссии, это выражениедвусмысленно. Отец Михаил справедливо и логично полагает, что «митрополит Киевский признается экзархом [патриарха] всея Руси», что вызывает приступ доходящего до форменной истерики сарказма Ченцовой с приписыванием влияния переписки гетмана с Москвой на позицию Константинопольского Патриарха Дионисия. В любом случае, чтобы канонически доказать сохранение за Киевским митрополитом статуса Константинопольского экзарха Ченцовой и прочим борцам с Русской Церковью следовало бы указать на прямое именование Киевского митрополита «экзархом Константинопольского или Вселенского престола» или «Нашим экзархом», чего они сделать не могут. Все остальное — лирика и фантазия.

Вернёмся, однако, от В.Г.Ченцовой к отцу А. Кураеву, который апеллирует к ее авторитету. Его текст представляет собою целую «простыню» многословных рассуждений, некоторые из которых целиком и полностью основаны на Ченцовой (и на которые мы уже дали ответ), а некоторые являются просто фантазиями на заданную тему, призванными запутать читателя и отвлечь наших богословов на борьбу с «аргументами», ничего не доказывающими, а отражающими лишь внутренне противоречивый мир своеобразной кураевской «логики». Яркий пример — отсылка Кураева к Томосу о учреждении Московского патриаршества 1589 года, то есть Уложенной грамоте, главным подписантом которой был не столько Константинопольский Патриарх, сколько московский царь Феодор Иоаннович. Из одной фразы этого документа, о необходимости Московским Патриархам «считать своим главой и первенствующим Апостольский Константинопольский престол, как имеют и иные патриархи», о. Кураев делает сразу два далеко идущих вывода. Первый — что в этом выражении заключен «восточный папизм». Второй—что раз тогда этот восточный папизм не оспорили, но с радостью «целовали его всесвятейшую туфлю», то и теперь не следовало бы с ним спорить.

В действительности никакого папизма в той фразе не было: все Патриархи почитали Константинопольского Патриарха первенствующим по чести и главой православных Соборов всей Церкви после отпадения Рима, да и сейчас никто не оспаривает право первого по чести престола в Церкви быть во главе Собора православных Патриархов и Предстоятелей. То, что Константинопольские Патриархи время от времени делали попыткивложить иной смысл в вышеупомянутые термины — это их внутренняя интерпретация, ни к чему не обязывающая ни Русскую, ни другие Церкви. Например, преподобный Никодим Святогорец, рассматривая в своем «Пидалионе» значение титула «Вселенский[Патриарх]», поясняет, что православное или еретическое понимание этого титула следует искать не в нем самом, а в той смысловой нагрузке, которая может вкладываться в него различными толкователями (см. Журнал Московской Патриархии. 1947. №12. С. 42).

А по поводу упрёка о. А. Кураева в том, почему ж вы, дескать, раньше не писали, а теперь вдруг проснулись — а этот упрёк он часто повторяет в отношении всей вообще нынешней полемики против восточного папизма, —хотелось бы сказать следующее. Каждая ересь, по справедливому замечанию отца Георгия Максимова, переживает «инкубационный» период. Таковой имел место и в отношении ереси западного папизма, когда довольно долго претензии пап пропускались «мимо ушей», пока папы прямо не стали требовать от Восточных Церквей подчиниться ереси. Аналогична ситуация и с восточным папизмом — о нем уже писали и преподобный Никодим Святогорец, и профессор С. В. Троицкий, и святитель Иоанн Шанхайский, и многие другие. Свои скромные усилия прилагал и автор данных строк, написавший, в том числе, статью с критикой приводимого о. Андреем текста архиеп. Иова (Гечи). В конце концов, по этой проблеме существует целый документ Архиерейского Собора Русской Православной Церкви. Но что же сам отец Андрей Кураев впадает в противоречие с собой, цитируя статью Иова (Гечи) и апеллируя вместе с ним к известной работе Карташева с апологией претензий Константинополя на высшую судебную власть в Церкви? Карташев ведь «заметил» «особые права» Константинопольских патриархов только тогда, когда ему понадобилось оправдать противоканоническую перебежку собственной парижской юрисдикции под крыло Фанара. Выходит, Карташев тоже был до того слеп и вдруг «прозрел», разразившись целым опусом? Почему о. Кураев не ставит это ему в вину? Увы, таковы двойные стандарты околоцерковной публицистики.

В критикуемой о. А. Кураевым статье о. М. Желтова указывается на то, что в переговорах с Константинопольским Патриархом в 80-е годыXVIIвека русское правительство опиралось нарешение Собора Восточных патриархов 1593 года, т. е. на документы об учреждении Московского патриаршества. Отец Андрей возражает: «Хм... В решении московского собора, утвердившего патриаршество в 1589 году, перечисляются все епархии нового патриархата. Это полный, закрытый и исчерпывающий перечень, обозначающий границы московской юрисдикции.  Самые южные из под-московских епархий в этой грамоте – Чернигов и Брянск. Самые западные – Смоленск и Псков. Киевская южно-русская митрополия в составе нового патриархата не значится. Никаких украинских подписей на этой грамоте нет (ни епископов, ни старцев монастырей). Киевская митрополия в составе Кпльского патриархата при этом отнюдь не ликвидируется».

В этом рассуждении о. А. Кураев совершает самую настоящую подмену понятий, поскольку о. Михаил пишет не об Уложенной грамоте 1589 года, подписанной русским царем Феодором Иоанновичем при участии Константинопольского Патриарха и представителей почти исключительно русского духовенства, а о соборном решении 1593 года, то есть о совершенно другом документе! Характерно, что епископ Христупольский Макарий, представивший на «Синаксисе иерархии Константинопольскогопрестола» официальный доклад по истории Киевской митрополии (крайне тенденциозный и содержащий ряд грубейших исторических ошибок, см.: http://www.pravoslavie.ru/116277.html), настаивает в нем на том, что Московское Патриаршество было учреждено Синодальной грамотой 1590 года — то есть, также не документом 1589 года. Задача Константинопольской Патриархии состоит в том, чтобы, по возможности, дезавуировать факты деятельного участия в учреждении Московского Патриаршества сначала Московского царя (в 1589 г.), а затем Собора всех восточных Патриархов (в 1593 г.), приписав эту честь исключительно себе одной. А в чем состоит задача о. А. Кураева?

К сожалению, фирменным стилем отца Андрея Кураева уже давно стало чтение документов по диагонали, широко и размашисто, не обращая внимание на детали. А ведь именно они дают ключ к пониманию Уложенной грамоты 1589 года. Действительно, она содержит перечень епархий. Но каких? «Соборнеуложили, быти в великом Российском Царствии... четырем митрополитом» — и далее идёт перечень кафедр. Таким образом, перечисляются кафедры не всея Руси, а только и именно Российского Царства. Патриарх же Московский в Грамоте именуется как Патриархом «царствующего града Москвы и великого Российского Царствия», так и Патриархом «царствующего града Москвы и всея Русии» — последний титул становится официальным. В документе явно присутствует различение между Российским Царством и Русью и не указывается на их тождество. Русь, Русия — шире чем Российское Царствие, что подтверждается историей употребления этого термина в титулатуре западнорусских митрополитов «всея Руси» в составе Константинопольского Патриархата. Кстати, если считать, что границы Патриархата Московского и всея Руси грамота 1589 годаограничила пределами Российского государства той эпохи, то какую церковную территорию тогда представляли сами Константинопольский Патриарх Иеремия и его спутники? В грамоте собрание называет себя «Собором Великого Российского и Греческого Царствия». Если допустить, что Русская Церковь четко ограничена Российским Царством, то тогда Константинопольскую Церковь следует считать Церковью «Греческого Царствия», то есть Церковью несуществующей территории, пустоты. Вот к каким абсурдным выводам можно прийти, доводя до конца логику протодиакона А. Кураева и фанариотов, апологетом позиции которых он добровольно подписался стать.

Необходимость прописывать ликвидацию Киевской Митрополии в составе Константинопольского Патриархата в Уложенной грамоте 1589 года — это не обязательный канонический акт, а только изобретенное самим о. Кураевым требование, который при случае может придумать ещё с десяток подобных претензий, но они от этого не приобретут никакого значения. Главное же, повторим, заключается в том, что окончательное решение об учреждении Московского Патриаршества было принято на Соборе всех восточных Патриархов в 1593 году, и в этом решении границы юрисдикции Московского Патриарха очерчены уже так: «вся Русь и все северные страны». Остается большой вопрос: а о каких «северных странах» идет речь? Можно ведь допустить, что речь идет обо всей территории земного шара севернее границ Османской империи и задать, например, такой вопрос:а что тогда иерархи Константинопольского престола делают в Скандинавии, да и вообще в Европе севернее Балкан? В любом случае, очевидно, что границы Русской Церкви в 1593 году были очерчены максимально широко, вопреки Кураеву.

Наконец, хотелось бы прояснить ещё одну проблему. Действительно, Русская Церковьпосле соборных решений конца XVIвекане сразу восстановила свою фактическую юрисдикцию на территории Малой Руси. Достаточно вспомнить всю сложность польско-российских отношений, последовавшие вскоре неурядицы, династический кризис, голод, смуту, оккупацию основной территории России, включая саму Москву, дезорганизацию государства.Понадобились десятилетия на восстановление народной, государственной и церковной жизни в границах собственно Российского государства. Признание статуса Московских первосвятителей со стороны древних Патриархов вернуло Русской Церкви право на ее единство, грубо нарушенное по итогам Ферраро-Флорентийской унии. Однако это право не сразу получило практическую имплементацию. При этом Патриарх Паисий I и Собор Константинопольской Церкви уже в 1654 году — году Переяславской Рады — титуловали Московского Патриарха «патриархом Московии, Великой и — внимание! — Малой России». А епископ и будущий Киевский митрополит Исаия Копинскийеще в 1622 году, задолго до воссоединения Малороссии с Россией,обращался к Московскому Патриарху как «Патриарху Великой и Малой Росии».

С рубежа 1650–1660 годов священноначалие Русской Церкви приступило к постепенному восстановлению своих законных прав над территорией Малой Руси, начав совершать в ее пределах канонические действия без испрашивания на них благословения Константинопольского престола. Переговоры вокруг перехода Киевской Митрополии в подчинение Московскому Патриархату со стороны Российской церковной и государственной власти фактически были переговорами об имплементации решений Собора1593 года. Покаяние митрополита Гедеона за действия без благословения Константинопольского Патриарха являлось его личным покаянием. Священноначалие Русской Церкви не считало нужным каяться в поставлении Гедеона в митрополиты, потому что не в чем было каяться. У меня нет никаких сомнений, что даже если бы акт Константинопольского Патриарха Дионисия 1686 года не последовал, Русская Церковь не отступилась бы ни от Киевской кафедры, ни от своей позиции, основанной на церковной правде.

Протоиерей Андрей Новиков, член Синодальной библейско-богословской комиссии и Межсоборного Присутствия РПЦ

РАДОНЕЖ.ру
Источник

 

 
 
 

Назад к списку