Прп. Исаак Сирин

СЛОВО 16

О ЧИСТОЙ МОЛИТВЕ

Как вся сила законов и заповедей, какия Богом даны людям, по слову Отцев, имеет пределом чистоту сердца, так все роды и виды молитвы, какими только люди молятся Богу, имеют пределом чистую молитву. Ибо и воздыхания, и коленопреклонения, и сердечныя прошения, и сладчайшие вопли, и все виды молитвы, как сказал я, имеют пределом чистую молитву, и до нея только имеют возможность простираться. А от чистоты молитвенной и до внутренней, как скоро мысль переступила этот предел, не будет уже иметь она ни молитвы, ни движения, ни плача, ни власти, ни свободы, ни прошения, ни вожделения, ни услаждения чем-либо из уповаемаго в сей жизни или в будущем веке, И поэтому после чистой молитвы иной молитвы нет. До сего только предела всякое молитвенное движение и все виды молитвы доводят ум властию свободы. Потому и подвиг в молитве. А за сим пределом будет уже изумление, а не молитва; потому что все молитвенное прекращается, наступает же некое созерцание, и не молитвою молится ум. Всякая, какого бы то ни было рода, совершаемая молитва совершается посредством движений; но как скоро ум входит в духовныя движения, не имеет там молитвы. Иное дело-молитва, а иное-созерцание в молитве, хотя молитва и созерцание заимствуют себе начало друг в друге". Молитва есть сеяние, а созерцание-собирание рукоятей, при котором жнущий приводится в изумление неизглаголанным видением, как из малых и голых, посеянных им, зерен вдруг произросли пред ним такие красивые класы. И он в собственном своем делании пребывает без всякаго движения; потому что всякая совершаемая молитва есть моление, заключающее в себе или прошение, или благодарение, или хваление. Разсмотри же внимательнее, один ли из сих видов молитвы, или прошение чего-либо, бывает, когда ум переступает свой предел, и входит в оную область? Спрашиваю же о сем того, кто ведаешь истину. Но не у всех сия разсудительность, а только у тех, которые соделались зрителями и служителями дела сего, или учились у таковых Отцев, и из уст их познали истину, и в сих, и подобных сим изысканиях провели жизнь свою.

Как из многих тысяч едва находится один, исполнивший заповеди и все законное с малым недостатком и достигший душевной чистоты, так из тысячи разве один найдется сподобившийся. при великой осторожности, достигнуть чистой молитвы, расторгнуть этот предел и приять оное таинство; потому что чистой молитвы никак не могли сподобиться многие; сподобились же весьма редкие; а достигший того таинства, которое уже за сею молитвою, едва, по благодати Бошей, находится и из рода в род.

Молитва есть моление и попечение о чем-либо и желание чего-либо, как-то: избавления от здешних или будущих искушений, или желание наследия Отцев; моление-это то, чем человек приобретает себе помощь от Бога. Сими движениями и ограничиваются движения молитвенныя. А чистота и не чистота молитвы зависят от следующаго: как скоро в то самое время, как ум приуготовляется принести одно из сказанных нами движений своих, примешивается к нему какая-либо посторонняя мысль или безпокойство о чем-нибудь, тогда молитва сия не называется чистою; потому что не от чистых животных принес ум на жертвенник Господень, т. е. на сердце - этот духовный Божий жертвенник. А если-бы кто упомянул об оной, у Отцев называемой духовною, молитве, и, не уразумев силы отеческих изречений: “сия молитва в пределах молитвы духовной”, то думаю, если точнее вникнуть в это понятие, хула будет, если какая-либо тварь скажет, будто бы сколько-нибудь преклоняется духовная молитва. Ибо молитва преклоняющаяся ниже духовной. Всякая же духовная молитва свободна от движений. И если чистою молитвою едва ли кто молится, то что сказать о молитве духовной? У святых Отцев было в обычае всем добрым движениям и духовным деланиям давать именование молитвы. И не только Отцам, но и всем, которые просвещены ведением, обычно всякое прекрасное делание вменят почти за одно с молитвою. Явно же, что иное дело - молитва, а иное - совершаемыя дела. Иногда сию, так называемую духовную, молитву в одном месте называют путем, а в другом ведением, и инде - умным видением. Видишь, как Отцы переменяют названия духовных предметов? Ибо точность именований устанавливается для предметов здешних, а для предметов будущаго века нет подлиннаго п истиннаго названия, есть же о них одно простое ведение, которое выше всякаго наименования и всякаго составнаго начала, образа, цвета, очертания и всех придуманных имен. Поэтому, когда ведение души воззысится из видимаго мира, тогда Отцы в означение онаго ведения употребляют, какия хотят, названия, так как точных именований оному никто не знает. Но, чтобы утвердить на сем ведении душевныя помышления, употребляют они наименования и притчи, по изречению святаго Дионисия, который говорить, что ради чувств употребляем притчи, слоги, приличныя имена и речения. Когда же действием Духа душа подвигнута к Божественному, тогда излишни для нас и чувства, и их деятельность, равно как излишни силы духовной души, когда она, по не-постижимому единству, соделывается подобною Божеству, и в своих движениях озаряется лучем высшего света.

Итак, поверь, брат, что ум имеет возможность различать свои движения только до предела чистой молитвы. Как же скоро достигнет туда, и не возвращается вспять, или оставляет молитву, - молитва делается тогда как бы посредницею между молитвою душевною и духовною. И когда ум в движений, тогда он в душевной области; но как скоро вступает он в оную область, прекращается и молитва. Ибо Святые в будущем веке, когда ум их поглощен Духом, не молитвою молятся, но с изумлением водворяются в веселящей их славе. Так бывает и с нами. Как скоро ум сподобится ощутить будущее блаженство, забудет он и самого себя, и все здешнее, и не будет уже иметь в себе движения к чему-либо. Посему, некто с уверенностию осмеливается сказать, что свобода воли путеводит и приводит в движение посредством чувств всякую совершаемую добродетель и всякий чин молитвы, в теле ли то, или в мысли, и даже самый ум, - этого царя страстей. Когда же управление и смотрение Духа возгосподствуют над умом-этим домостроителем чувств и помыслов, тогда отъемлется у природы: свобода, " ум путеводится, а не путеводит. И где тогда будет молитва, когда природа не в силах иметь над собою власти, но иною силою путеводится, сама не знает куда, и не может совершать движений мысли, в чем бы ей хотелось, но овладевается в тот час пленившею ее силою, и не чувствует, где путеводится ею? Тогда человека не будет иметь и хотения; даже, по свидетельству Писания , не знает, в теле он, или вне тела (2 Кор. 42, 2). И будет ли уже молитва в том, кто столько пленен. и не сознает сам себя? Посему, никто да не глаголет хулы, и да не дерзает утверждать, что можно молиться духовною молитвою. Такой дерзости предаются те, которые молятся с кичливостью, невежды ведением, и лживо говорят о себе, будто бы, когда хотят, молятся они духовною молитвою. А смиренномудрые и понимающие дело соглашаются учиться у Отцев и знать пределы естества, и не дозволяют себе предаваться таким дерзким мыслям.

Вопрос. Почему же сей неизглаголанной благодати, если она не есть молитва, дается наименование молитвы.

Ответ. Причина сему, как утверждаем, та, что благодать сия дается достойным во время молитвы, и начало свое имеет в молитве, так как, по свидетельству Отцев, кроме подобнаго времени, нет и места посещению сей достославной благодати. Наименование молитвы дается ей потому, что от молитвы путеводится ум к оному блаженству, и потому, что молитва бывает причиною онаго; в иныя же времена не имеет оно места, как показывают отеческия писания. Ибо знаем, что многие Святые, как повествуется и в житиях их, став па молитву, были восхищены умом.

Но если кто спросит: почему же в сие только время бывает сии великия и неизреченныя дарования, то ответствуем: потому что в сие время более, нежели во всякое другое, человек бывает собран в себя и уготован внимать Богу, вожделевает и ожидает от Него милости. Короче сказать, это есть время стояния при вратах царских, чтобы умолять царя; и прилично исполниться прошению умоляющаго и призывающаго в это время. Ибо бывает ли другое какое время, в которое бы человек столько был приуготовлен, и так наблюдал за собою, кроме времени, когда приступает он к молитве? Или, может быть, приличнее получить ему что-либо таковое в то время, когда спит, или работает что, или когда ум его возмущен? Ибо вот и Святые, хотя не имеют празднаго времени, потому что всякой час заняты духовным, однакоже и с ними бывает время, когда не готовы они к молитве. Ибо нередко занимаются или помышлением о чем-либо встречающемся в жизни, или разсматриванием тварей, или иным чем действительно полезным. Но во время молитвы созерцание ума устремлено к единому Богу и к Нему направляет все свои движения, Ему от сердца, с рачением и непрестанною горячностию, приносит моления. И посему-то в это время, когда у души бывает одно единственное попечение, прилично источаться Божественному благоволению, И вот видим, что, когда священник приуготовится, станет на молитву, умилостивляя Бога, молясь и собирая свой ум воедино, тогда Дух Святый нисходит на хлёб и на вино, предложенные на жертвеннике. И Захарии во время молитвы явился Ангел, и предвозвестил рождение Иоанна. И Петру, когда во время шестаго часа молился в горнице, явилось видение, путеводствовавшее его кь призванию язычников снисшедшею с неба плащаницею и заключенными в ней животными. И Корнилию во время молитвы явился Ангел, и сказал ему написанное о нем. И также Иисусу сыну Навину глаголал Бог, когда в молитве преклонился он на лице свое. И с очистилища, бывшаго над кивотом, откуда священник о всем, что должно было знать, в видениях был от Бога тайноводствуем в то самое время, когда архиерей единожды в год, в страшное время молитвы, при собрании всех колен сынов Израилевых, стоявших на молитве во внешней скинии, входил во Святое-святых и повергался на лице свое, - слышал он Божии глаголы в страшном и неизглаголанном видении. О, как страшно оное таинство, которому служил при сем архиерей! Но таковы и все видения, являвшияся Святым во время молитвы. Ибо какое другое время так свято, и по святыне своей столько прилично приятию дарований, как время молитвы, в которое человек собеседует с Богом? В это время, в которое совершаются молитвословия и моления пред Богом, и собеседование с Ним, человек с усилием отовсюду собирает воедино нее свои движения и помышления, и погружается мыслию в едином Боге, и сердце его наполнено бывает Богом; и оттого уразумевает он непостижимое. Ибо Дух Святый, по мере сил каждаго, действует в нем, и действует, заимствуя вещество из того самаго, о чем кто молится; так что внимательностию молитва лишается движения, и ум поражается и поглощается изумлением, и забывает о вожделении собственного своего прошения, и в глубокое упоение погружается движения его, и бывает он не в мире сем. И тогда не будет там различия между душею и телом, ни памятования о чем-либо, как сказал божественный и великий Григорий: „молитва есть чистота ума, которая одна, при изумлении человека, уделяется от света Святыя Троицы". Видишь ли, как уделяется молитва приходящим в изумление уразумением того, что рождается от нея в уме, по сказанному мною в начале сего писания и во многих других местах? И еще, тот же Григорий говорить: „чистота ума есть воспарение мысленнаго. Она уподобляется небесному цвету, в ней во время молитвы просиявает свет Святыя Троицы".

Вопрос. Когда же кто сподобляется всей этой благодати?

Ответ. Сказано: во время молитвы. Когда ум совлечется ветхаго человека, и облечется в человека, новаго, благодатнаго, тогда узрит чистоту свою, подобную небесному цвету, которую старейшины сынов Израилевых наименовали местом Божиим (Исх. 24, 10), когда Бог явился им на горе. Посему, как говорил я, дар сей и благодать сию должно называть не духовною молитвою, но порождением молитвы чистой, ниспосылаемой Духом Святым. Тогда ум бывает там - выше молитвы, и с обретением лучшаго молитва оставляется. И не молитвою тогда молится ум, но бывает в восхищении, при созерцании непостижимаго, - того, что за пределами мира смертных, и умолкает в неведении всего здешняго. Сие-то и есть то неведение, о котором сказано, что оно выше ведения. О сем-то неведении говорится: блажен постигший неведение, неразлучное с молитвою, котораго да сподобимся и мы, по благодати единороднаго Сына Божия. Ему подобает всякая слава, честь и поклонение ныне и присно и во веки веков! Аминь.