ПРОКЛЯТИЕ ХАНААНА или ПОЧЕМУ КАРФАГЕН ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН

Когда возникает вопрос о том, какой символ в наибольшей степени соответствует православной государственности и должен служить невербальным паролем для всех православных народов, то в памяти возносятся различные знамена средневековых воинств, столь многочисленные, что разобраться в них может только специалист по исторической вексиллологии – науке о флагах. В отличие от однотипных полосатых флагов Нового времени, средневековые знамена были не просто условными значками, легко узнаваемыми издалека: это были целые картины из различных символов, которые нужно было рассматривать и разгадывать подобно тому, как читают и толкуют сложные религиозные тексты. Но один символ превосходил все остальные – это Крест Христов, печать Искупления и надежда на Спасение, символ Церкви Христовой и христианского человечества как такового. Если христианский смысл того или иного символа был не очевиден, то его соединяли с крестом, и этого было достаточно. Но какой символ был у самого христианского государства и его армии?

Среди наиболее распространенных изображений на знаменных полотнах христианских полководцев обращает на себя внимание довольно статичная картина, располагающая скорее к молитве и покаянию, чем к воинственному пафосу: это образ смиренного воина, преклонившего колени перед огромной фигурой архангела Михаила с мечом, архистратига небесного воинства, призванного победить сатану и его аггелов* в последней, эсхатологической битве. Этот благочестивый ратник не кто-либо из известных крещеных римских воинов, покровителей христианских армий, не известные святые мученики Георгий Победоносец, Димитрий Солунский или Феодор Стратилат. Все они будут потом, и сам Рим будет потом. Это первый святой воин ветхозаветной эпохи – праведный Иисус Навин, преемник самого пророка Моисея и первый военный предводитель народа Израиля, чьим деяниям посвящена первая библейская книга, идущая после Пятикнижия Моисеева – Книга Иисуса Навина. Именно его образ был изображен на знамени казачьего атамана Ермака Тимофеевича, покорившего Сибирское ханство в 1582 году. Как и именно его образ водрузил на свое знамя князь Димитрий Пожарский, в 1612 году освободивший Москву от польских оккупантов. 

Знамя Ермака, с которым он шел брать Сибирь через с. Николо-Березовку: архангел Михаил и Иисус Навин

В современной проповеднической литературе имя праведного Иисуса Навина практически не упоминается, оно отнесено к таким неудобным и непонятным именам библейской истории, богословское значение которых очень трудно объяснить, если свести христианство к чисто моральному учению или очередной культурной традиции.

Главная миссия Иисуса, сына Навина, наиболее знаменитого потомка самого пророка Иосифа состояла в освобождении Обетованной Земли от власти языческих племен, потомков Ханаана, сына печально известного Хама, надсмеявшегося над своим отцом Ноем, праведным праотцом всего человечества. История войны Израиля и ханаанских племен исполнена известных жестокостей, во многом характерных для дохристианского человечества. И если воспринимать эту войну не более, чем конфликт двух азиатских народов за плодородную землю древней Палестины, то будут совершенно непонятны и необъяснимы смыслы всех возможных подробностей Книги Иисуса Навина и сама необходимость этой части Ветхого Завета. Между тем, игнорировать этот сюжет невозможно, потому что он имеет связующее значение между самим Пятикнижием Моисеевым и всей последующей библейской историей. Также невозможно объявить события и образы этой книги лишь литературными метафорами и жанровыми условностями, потому что, в таком случае, такими метафорами и условностями станут все остальные события и образы Священного Писания, вплоть до самого Иисуса Христа и Его Воскресения. 

Большинство ошибок в восприятии Священного Писания заключаются в том, что читающий его в какой-то момент забывает, что это Писание – Священное, что оно повествует об истории мира не с точки зрения современной секулярной идеологии с ее мифами о всеобщей эволюции и прогрессе, а с христианской точки зрения на человека как образ Божий, который в своем грехопадении утратил подобие Божие и обрек себя на вечную смерть. Из этого антропологического факта следует, что человечество в его грехопадшем состоянии обречено на постоянные страдания и неспособно спастись, как бы оно ни пыталось улучшить свою жизнь какими-либо политическими или техническими способами. Однако, если бы никакой надежды на спасение не было совсем, то и продолжать человеческий род после Адама и Евы не было никакого смысла, и вся история мира была бы трагическим абсурдом. Но поскольку Господь всемогущ и всеблаг, история Его Творения не может быть бессмысленной и безысходной, и, еще прежде всех времен предвидя грехопадение человека, Господь уготовил ему возможность спастись через искупительный подвиг Богочеловека Христа, то есть Мессии, обещанного в Ветхом Завете. Именно в этом состоит смысл всей ветхозаветной истории – это история обещания, ожидания и преуготовления Спасителя, история пути к Новому Завету. Поскольку греховное состояние всех народов мира, давно забывших о Боге и поклоняющихся твари вместо Творца (Рим. 1:25), было не достойно того, чтобы в ком-либо из них воплотился Спаситель, то для исполнения этого обещания Господь создал себе новый народ из потомков праведного Авраама – Ветхий Израиль: не просто очередной этнос, а избранное воплощение Ветхозаветной Церкви. Таким образом, смысл существования Израиля был в том, чтобы пришел Мессия-Христос – Спаситель всего мира, и именно поэтому было так важно, чтобы народ Израиля смог выжить и победить всех своих супостатов. Это обстоятельство очень важно для понимания логики ветхозаветной истории, которую, не принявшие новозаветную весть иудеи, переворачивают строго наоборот, считая, что смысл прихода самого Мессии был в том, чтобы спасти Израиль, причем, только его одного среди всех народов, и, как правило, в чисто политическом смысле освобождения от временных врагов.  

Сотериологическая перспектива Ветхого Завета раскрывает мистическое измерение каждого значимого события в истории древнееврейского народа, где Исход из земли египетской оказывается не просто бегством от инородного господства, а преодолением духовного языческого плена. И тогда обретение Обетованной Земли становится не просто завоеванием “жизненного пространства”, а прообразом спасения в Царствии Божием. Поэтому вся жизнь древних евреев в Ветхом Завете - это ни что иное, как постоянные наказания за отступления от Слова Божия и поощрения за послушание, это история строжайшего воспитания и обучения, а не попытки беспроблемно устроиться на комфортной территории. 

О том, насколько важно было быть достойным Обетованной Земли, говорит хотя бы тот факт, что из всех евреев, вышедших с Моисеем из Египта, в Ханаан вошло только два человека – сам Иисус Навин из колена Иосифова, прославившийся еще в битве с Амаликом, и его помощник Халев из колена Иудина. Все остальные потомки Израиля, удостоившиеся этой чести, родились уже в пустыни, так что им было не более 40 лет. Самого сына Навина звали Осия (Хошиа), то есть “спасение”, но за верную службу Моисей дал ему новое имя – Иисус (Иехошуа), что значит “Бог спасает”. Так впервые встречается это имя в Библии, а затем именно им будет наречен сам Сын Божий, Спаситель Христос. Образ Иисуса Навина меньше всего напоминает безоглядного завоевателя: он был самым благочестивым человеком во всем народе после Моисея, неукоснительно соблюдающим обращенную к нему заповедь Божию, данную ему в напутствие перед освобождением Ханаана - “Да не отходит сия книга закона от уст твоих; но поучайся в ней день и ночь, дабы в точности исполнять все, что в ней написано: тогда ты будешь успешен в путях твоих и будешь поступать благоразумно” (Нав 1:8). Наступление на Ханаан также меньше всего походило на обычную военную кампанию: это было религиозное действие, где каждый шаг сопровождался молитвой и исполнением божественных предписаний; а впереди всей армии шли священнослужители-левиты, неся Ковчег Завета, который однажды остановится на одном месте, в котором будет построен Иерусалимский Храм. Но, самое главное, все успехи Иисуса Навина объяснялись вовсе не только его личной отвагой и проницательностью, а тем, что он направлял свое воинство по указанию Божию и ему помогал сам Бог. Когда отступающие хананеяне слишком далеко убегали по склону горы, то сам Господь послал на них с неба каменный град (Нав 10:11). Когда они могли скрыться в вечернем мраке, то, по просьбе Иисуса Навина, Господь остановил само солнце и луну: “стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим. Не это ли написано в книге Праведного: «стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день»? И не было такого дня ни прежде ни после того, в который Господь так слушал бы гласа человеческого. Ибо Господь сражался за  Израиля” (Нав 10:12). 

Поэтому не стоит удивляться, что хотя хананеяне были значительно многочисленнее и опытнее евреев в военном деле, Иисус Навин победил тридцать одного ханаанского царя и многие потомки Ханаана оказались в услужении у Израиля. Но, к сожалению, как неоднократно происходило в библейской истории, после смерти Иисуса Навина еврейский народ в очередной раз не выдержал своей провиденциальной миссии и очень быстро впал в идолопоклонство, за что Бог вновь наказал Израиль, попустив ему подчиниться новым ханаанским вождям, только теперь уже на самой Обетованной Земле: “И стали сыны Израилевы служить Астарте и Астарофу и богам окрестных народов; и предал их Господь в руки Еглона, царя Моавитского, и он владел ими восемнадцать лет” (Нав 24:36). И только некоторые евреи не просто взяли в руки меч, чтобы освободить народ Израиля от нового плена, но и пошли путем Моисея и Иисуса Навина, стремясь быть угодными не народным прихотям, а Богу, и понимая свою реконкисту не только как политическое, но и как духовное освобождение. Этих выдающихся вождей называли судьи (шофтим) и им посвящена следующая книга Ветхого Завета – Книга Судей. Среди них наибольшее значение имеют Девора и Варак, Гедеон и Иеффай, Самсон и Самуил. И так же, как имя Иисуса Навина, их имена редко вспоминаются в современном популярном богословии, а, между тем, эпоха Судей была связующей между завоеванием Ханаана Иисусом Навином и образованием Иудейского царства. О судьях упоминает сам апостол Павел: “И что еще скажу? Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Вараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и (других) пророках” (Евр 11:32), и до тех пор, пока христианство в Европе воспринималось как единое, недифференцированное учение, из которого нельзя выбросить такие значимые части библейской истории, образы Иисуса Навина и Судей часто отражались в искусстве и литературе. Достаточно сказать, что Девора и Варак изображены в отдельных больших горельефах южного фасада московского храма Христа Спасителя, построенного в память о погибших воинах Отечественной войны 1812 года, а фигура Самсона, раздирающего пасть льву, служит центральным фонтаном в барочном Петергофе, построенном в честь Полтавской победы, свершившейся в день св.Сампсония Странноприимца. Стоит ли оговаривать, что лев в этой композиции означал проигравшую Швецию… 

Горельеф на фасаде Храма Христа Спасителя. Варак. Деборра.

Однако не стоит забывать, что в завоевании Земли Обетованной действовал не только один, но два исторических субъекта – Израиль и сам Ханаан. И так же, как победа израильтян была промыслительно обещана в пророчествах их праотцу Аврааму (Быт 15:18), так и поражение хананеев было предопределено проклятием их праотцу Ханаану: “проклят Ханаан, раб рабов будет он у братьев своих” (Быт 9:25). Необходимо заметить, что проклятие Ханаана промыслительным образом относилось не только к поступку Хама, но и к поведению хананеев на всем протяжении их истории, известной полным забвением Бога, редкой приземленностью, торгашеством, ханжеством и самой чудовищной версией язычества, до которой только могла деградировать человеческая фантазия. Потомки Ханаана от его одиннадцати сыновей – сидониты, хеттеи, иевусеи, аморреи, гергесеи, евеи, архитяне, синеи, арвадеи, цемареи и химафеи – распространились по всей западной части “плодородного полумесяца”, иначе называемого Левантом. Полноводный Иордан с одной стороны и Средиземное море с другой позволяли создать не только максимально комфортную, но и высококультурную цивилизацию, на уровне крупнейших империй древности. Но хананеяне ограничили свои стремления комфортом и роскошью, и хотя впоследствии они породили такую значительную приморскую страну, как Финикия, с ее крупнейшими портовыми городами, Сидоном и Тиром, основавшей колонии почти по всему Средиземноморью, их цивилизация не породила ничего из того, что могло бы представлять какой-либо духовный интерес.  

Действительно, мы знаем, что хананеи-финикийцы обладали уникальной письменностью, на основе финикийских букв даже возник греческий алфавит, а финикийский город Гебал (по-гречески Библос) прославился экспортом папируса, но мы не знаем никакой высокой авторской литературы на финикийском языке, ни национального эпоса, ни поэзии, ни исторической прозы, не говоря уже о богословии или философии (отчасти такой литературой считают записи фольклорных сюжетов расположенного к северу от Финикии Угарита). Мы знаем, что финикийцы были неплохими строителями, а царь Тира Хирам настолько прославился в качестве архитектора языческих храмов, что когда Соломон решил построить Иерусалимский храм, ему не к кому было обратиться за помощью, кроме как к Хираму - но это был лишь единичный эпизод. Наконец, мы знаем Финикию как первую в средиземноморской истории морскую колониальную “империю”, впервые использовавшую парусный флот, но даже в этом качестве она не воспользовалась культурными преимуществами любой империи и, при очевидной бедности собственной культуры, не подверглась культурному влиянию других народов. Зато мы знаем, что финикийцы были превосходными мастерами ювелирных украшений и очень любили нарядно и богато одеваться. 

Финикия

Исходя из этих фактов, Господу было не угодно, чтобы столь прекрасную землю занимала столь бессмысленная цивилизация, и Он обещал ее потомкам Авраама, Исаака и Иакова (Израиля), и помог им освоить эту землю как свою. Продолжение проклятия Ханаана звучит еще более конкретно: “благословен Господь Бог Симов; Ханаан же будет рабом ему; да распространит Бог Иафета, и да вселится он в шатрах Симовых; Ханаан же будет рабом ему” (Быт 9:25). Как комментирует это пророчество преподобный Ефрем Сирин, “Род Иафета размножился и сделался могущественным в своем наследии на севере и западе. Сам Бог вселился в куще Авраама, потомка Симова. Ханаан же соделался рабом Сима и Иафета, когда во дни Иисуса Навина потомки Симовы опустошили жилища Ханаана и покорили, и поработили их правителей” (Толкование на Книгу Бытия, 7, 3). Подчинение хананеян семитам и иафетитам не вызывает никаких сомнений, как бы широко или узко не интерпретировался этот текст: земля Ханаана никогда уже больше не принадлежала его потомкам, ведь она оказалась под властью потомков Сима (евреев, ассирийцев), а потом и потомков Иафета (персов, греков, римлян). Но “шатры Сима” это не просто еврейские дома Палестины, куда однажды вселились иафетиты, это сама религия подлинного Израиля, то есть – христианство, которое, действительно, однажды приняли практически все потомки Иафета, когда прежде языческая Римская империя, благодаря императору Константину Великому, в IV веке стала оплотом Христовой веры. 

Однако до того как свершится этот величайший исторический поворот, потомкам Иафета и Ханаана еще придется столкнуться друг с другом в эпохальной встрече двух цивилизаций – Рима и Карфагена. Развитие этого грандиозного противостояния, определившего политическую карту Средиземноморья на многие века, проходит за пределами библейской истории и, на первый взгляд, как будто бы не имеет никакого отношения к истории Спасения. Такой взгляд был бы оправдан, если бы Промысл Божий не касался истории языческих народов и держав, даже самых могущественных в мире, и даже оставивших свой очевидно неотъемлемый след в истории Церкви. Но это, конечно же, не так, и совершенно невозможно постигать историю христианского Рима, не зная и не понимая тысячелетнее “предисловие” к этой истории.  

Становление всех языческих цивилизаций, попущенных Господом, но лишенных Его Откровения, можно представить как историю конкуренции за максимальное раскрытие человеческих возможностей без Бога, за попытку построить оптимально функционирующее общество “своими силами”. Все эти попытки неслучайно напоминают Вавилонское столпотворение, поскольку они не только обречены на поражение – если не материальное, то, по крайней мере, духовное, – но и являются следствием наказания Божия за это бессмысленное предприятие: разделение на языки (Быт 11:6-9).

Если когда-то эта Вавилонская башня была одна, то потом их стало много, но, по причине разделенности мира на языки, ни один из этих “ново-вавилонских” проектов не мог добиться полного успеха и всегда натыкался на альтернативный, конкурирующий проект. Но проблема “Нового Вавилона” состоит не только в том, что его строители повторяли прежнюю ошибку, а еще в том, что одна сила в мире однажды востребует себе реализацию такого проекта по искусственному объединению всего человечества – это антихрист, выдающий себя за подлинного Мессию. Поэтому в разделенности мира на множество “языков” есть свой очевидный Промысл: так любая попытка уготовить приход антихриста будет более затруднительной.

Вместе с этим, стремление к совершенствованию общественной жизни на земле можно было бы считать исключительно не богоугодным, если бы со времен грехопадения в самом человеке ничего, кроме греха, не было, и любые его действия были бы лишь умножением зла в мире. Такой подход прямо противоречит христианству, поскольку каждый человек создан по образу и подобию Божию (Быт  1:26), и для него естественно не только различать истину и ложь, благо и зло, прекрасное и безобразное, но и стремиться к истине, благу и прекрасному. В противном случае, поступки людей, лишенных христианского просвещения, вообще, невозможно было бы оценивать и судить, раз они заведомо лишены какой-либо интуиции добра и зла. Более того, в таком случае невозможно было бы и само христианское просвещение, ведь нереально быть услышанным тем, у кого нет слуха, и быть понятым тем, кто не способен к пониманию.

Каждый человек ощущает в себе глубинный конфликт между своей наличной ограниченностью и своим потенциальным совершенством, то есть между своим грехопадшим состоянием и осознанием себя как образа и подобия Божия, и этот томительный конфликт породил все те высокие мировые культуры, которые еще не стали христианскими, но уже преодолели то варварство, до которого дошли последние поколения людей перед Всемирным Потопом, строители Вавилонской башни и все те народы и государства, которым Господь попустил исчезнуть из истории, не оставив после себя никакого заметного следа. Следовательно, все возможные культуры и цивилизации вовсе не равны друг другу, а вполне могут быть выстроены по оценочной шкале с точки зрения их объективной близости христианству, и если какая-то оригинальная культура, например, признает человеческие жертвоприношения, каннибализм и кровную месть, то она неизмеримо дальше отстоит от христианства, чем любая другая культура, отрицающая эти специфические “ценности”. 

Начиная со времен романтической реакции, когда европейские ученые начали пристально изучать культуры т.н. архаичных народов прошлого и настоящего, и возникли такие дисциплины, как культурная антропология или сравнительное религиоведение, редкое научно-популярное рассуждение на эту тему не обходится без дежурных упреков в излишнем “непонимании” и “демонизации” архаических культур, где, оказывается все было совсем не так примитивно и антигуманно, как мы себе представляем, и если какое-то племя еще сохраняло кровную месть, то уже перестало питаться человечиной, а другое племя, если сохранило полигамию, то уже запретило инцест. На самом деле эти замечания подтверждают только одну общую закономерность: все те культуры, которые хоть как-то выжили или просто сохранили о себе какую-то память, уже имели в себе определенное гуманное начало, иначе бы они, в принципе, не могли бы существовать. Культуры, где кроме насилия и унижения, ничего больше нет, в принципе, невозможны. Тем более, это касается масштабных культур и цивилизаций Древнего мира, которые достигли своего масштаба, прежде всего, потому, что огромные массы людей готовы были более или менее добровольно поддерживать их существование как единственно удобную для себя среду обитания. В особенности это касается крупнейших цивилизаций библейских времен, с которыми приходилось взаимодействовать народу Израиля, и которые создавали величайшие империи древности, покорившие Израиль как лишь один из небольших народов на своем пути.

Уже первый пленитель избранного народа, неповоротливый Египет, с его монотонной зацикленностью всего общества вокруг жизни и смерти обожествленного фараона, был для своего времени и места самым развитым во всех отношениях государством, и живший при дворе фараона пророк Моисей получил там самое лучшее на тот момент образование (Деян 7:22). То же самое касается последующих империй, оккупировавших Обетованную Землю: Вавилонской, Персидской, Македонской, наконец, Римской. И совершенно неслучайно, именно Римская империя восприняла христианство и стала его геополитическим оплотом, а не какие-либо иные государства. 

Провиденциальная встреча христианства с античностью, то есть греко-римским миром, была скандальной и травматичной, но только в этом мире христианство могло быть однажды все-таки понятым и принятым, почему уже Новый Завет написан по-гречески и все первые отцы Церкви были либо эллинами, либо латинянами. Освещение глубинных причин этого редкого взаимопонимания составит отдельную библиотеку, но нельзя не указать на две самые главные – греческую и римскую. Во-первых, именно в греческой философии, начиная с Платона и Аристотеля, возникают серьезные концептуальные предпосылки для понимания фундаментальных христианских ценностей, в первую очередь, ценности личности как уникального разумно-свободного субъекта, которым является сам Бог и, созданные по Его образу, ангелы и люди. Категориальный язык греческой философии позволяет Церкви формулировать свои сложные догматы, создавать целые катехизисы и школы. 

Во-вторых, именно в Риме, когда он был еще только италийской региональной республикой, начиная с Законов двенадцати таблиц 451-450 гг. до Р.Х., впервые в истории человечества начала разрабатываться уникальная идея права и совершенно филигранная государственно-правовая система, призванная защитить свободу и достоинство каждого гражданина. Раздробленная Эллада не знала такой налаженной правовой системы, но она могла философски обосновать ее. Централизованный Рим не имел своей философии, но его правовая система, вдохновленная, во многом, реформами афинянина Солона, была воплощением этой философии на практике. Встреча этих двух начал во время завоевания греческих территорий Римом, породила самую совершенную цивилизацию, которая только была возможна вне христианского Откровения. Самую совершенную – потому что самую близкую к самому христианству. 

Но для того, чтобы Рим осознал свою уникальную идентичность и обрел имперскую миссию, ему нужно было столкнуться со своим цивилизационным антиподом – могущественным Карфагеном, бывшим некогда лишь очередной финикийской колонией на африканском побережье. Финикийцы были беспрецедентными мореплавателями, разбросавшими свои колонии почти по всему Западному Средиземноморью, долгое время контролирующими Гибралтарский пролив и в поисках новой наживы первыми доплывшими до британского Корнуолла (Гимилькон в 480 г.) на севере и Камеруна на юге (Ганнон в 450 г.). Но только Карфагену (на территории современного Туниса) суждено было стать не просто крупнейшей колонией, но самому фактически превратиться в митрополию Новой Финикии, которая к III веку до Р.Х. занимала все побережье северо-западной Африки, Южную Испанию, Сицилию, Сардинию и Корсику.

Римская империя и Карфаген

Политическое устройство Карфагена с легкой руки историка Полибия принято противопоставлять римскому как “демократию” “аристократии”, но интересно, что именно как формы правления они были довольно похожи: в обоих государствах властные полномочия распределялись между народным собранием, советом старейшин и двумя равными представителями исполнительной власти, консулами в Риме и суффетами в Карфагене, избираемыми сроком на один год. Различными были не формы, а содержание этой власти: если в Риме весь путь политического восхождения назывался “путь чести” (cursus honorum) и оступиться на нем означало конец любой карьеры, то в Карфагене должность суффетов открыто выставлялась на торги и побеждал тот, кто предлагал самую высокую цену на этом вызывающем аукционе. В Карфагене торжествовала система легальной коррупции и всеобщей купли-продажи, поэтому реальным противником этой страны могла быть только та сила, которую невозможно было купить и перекупить. Первую эпохальную проблему в этом отношении для Карфагена представляли горделивые греческие Сиракузы в лице своих знаменитых тиранов, Дионисия Старшего и Младшего, с которыми почти весь IV век до Р.Х. (394-306) Карфаген вел войну, названную “столетней”. В результате этой морской войны в Карфагене запретили изучение греческого языка, поскольку эллинистически образованные карфагеняне были замечены в предательстве, а встревоженный близкой войной Рим впервые заключил с Карфагеном договор о том, что сам Рим никогда не вторгнется в Сицилию, а Карфаген не будет занимать территорию Италии. 

В 279 году до Р.Х. произошло внешне незначительное событие, оставшееся в истории как “Пиррова победа” – временная победа над римлянами Эпирского царя Пирра при Аускуле, в италийской Апулии. Недовольный союзом Рима и Карфагена, царь Пирр отправился захватывать Сицилию, но карфагеняне погнали его в Италию и высадились в городе Таренете, как будто бы забыв о договоре 306 года. Для Рима это означало, что Карфаген не остановится, но нужно было лучше подготовиться к битве со столь неожиданным противником, ведь даже воевали римляне и карфагеняне по-разному. Карфагеняне идеально сражались исключительно на море, применяя тактику тарана, а их армия состояла сплошь из наемников. Римляне к тому моменту освоили только центральную Италию, очень боялись выходить в море, воспринимали морские битвы как продолжение сухопутных, почему они применяли тактику абортажа. В 264 году до Р.Х. еще не имевшие своего флота римляне в результате долгих сражений отвоевали сицилийский город Мессину и так началась первая из трех великих войн Рима и Карфагена, называемых также Пуническими, по латинскому именованию финикийцев.  

Хотя морская мобильность карфагенян была их непререкаемым преимуществом, во всем остальном победа обещалась Риму благодаря его большей организованности, стойкости, патриотичности, бескомпромиссности. Но война приняла совершенно неожиданный поворот, потому что во главе командования карфагенян в 255 г. до Р.Х. оказался человек скорее античного, чем финикийского типа –  целеустремленный Гамилькар Барка (270-228), со своим верным зятем Гаструбалом Красивым и тремя сыновьями, Ганнибалом (р.247), Гаструбалом и, Магоном. Своих детей Гамилькар специально воспитывал в греческой культуре, нарушая закон полуторавековой давности и фактически стремясь превратить Карфаген в эллинистическое государство. После гибели Гамилькара  и Гаструбала в Испании, в 221 году главнокомандующим становится 25-летний Ганнибал, который решается на немыслимую авантюру – захватить сам город Рим, дойдя до него по суше через Пиренеи и Альпы. Именно этот грандиозный переход в 218 году Р.Х. положил начало 2-ой Пунической войне и стал центральным сюжетом всех трех войн. Ганнибал по своему менталитету был ближе самим римлянам, но служил Карфагену и в этом парадоксе еще больше способствовал моральной победе римлян. Поход на Рим обернулся неизбежными массовыми жертвами, например, из 50 тысяч пехотинцев до Италии дошли только 18 тысяч, а из 9 тысяч всадников – только 6 тысяч всадников. Кроме того, Ганнибал шел на Рим с ужасающими символами антиевропейских армий – боевыми слонами, которых когда-то впервые увидел в Индии Александр Македонский и которые теперь подошли к стенам “вечного города”. 

В 216 году при городе Канны в Апулии происходит долгожданная битва двух армий и страшное поражение Рима. Под впечатлением от этой победы Ганнибала на его сторону становятся Сиракузы, Македония и италийский город Капуя, где полководец проводит целую зиму и, как писал потом историк Тит Ливий: “Тех, кого не победили никакие лишения, погубили слишком обильные удобства”. Между прочим, именно в этой войне на стороне Карфагена фактически оказался великий инженер Архимед, изобретший много оригинальных способов защитить Сиракузы от римлян, так что этот город оказалось возможно взять только через предательство. В 212 году Ганнибал подошел к Риму, наведя ужас на все его население, но город оказался слишком серьезно укреплен, так что великому вождю пунийцев пришлось отступить.

Пока Ганнибал еще оставался в Италии, в 204 году до Р.Х. Рим делает ответный ход конем и посылает в логово врага, прямо на Карфаген полководца Сципиона, названного впоследствии Африканским. Ганнибал бежит вслед за ним, пытается вступить в переговоры, получает отказ и в 202 году в генеральной битве при Заме римские войска полостью побеждают карфагенян.

Поражение Карфагена было тотальным: по договору с Римом, он лишался всех своих колоний и флота, кроме десяти кораблей, и отныне любые войны он мог вести только с разрешения Рима, а самому Риму должен был выплачивать контрибуцию в течение 50 лет. Казалось бы, на этом история их противостояния должна была закончиться, но память об угрозе Карфагена настолько плотно вошла в сознание многих римлян, что теперь они видели свою страну как своеобразный анти-Карфаген. Причины такого восприятия коренились не только в неприятных воспоминаниях об осаде Рима Ганнибалом и отвращении к извращенной ханаанской цивилизации. В этой цивилизации был еще один важнейший компонент, вызывавший больше, чем отвращение – это ее специфический религиозный культ, включающий в себя… человеческие жертвоприношения. 

Языческая религия Карфагена наследовала политеизму хананеев с его двумя верховными богами, мужским Ваалом Хаммоном (Молохом) и женским Танит (Иштар). На первый взгляд, ничего особенно примечательного в этих богах не было, но их имена не случайно до сих пор остались нарицательными. Чтобы умилостивить этих богов в каких-либо целях, как частно-бытовых, так и общегосударственных, им нужно было принести в жертву людей, а чтобы жертва была особенно угодна, этими людьми должны были быть маленькие дети, желательно, новорожденные.

Все крупные капища Ваала и Танит называются Тофет и хранят останки сотен детей. Историк Диодор Сицилийский в I веке до Р.Х. писал о том, что во время одной из битв у Карфагена в таком Тофете сожгли более 200 детей, причем, из самых знатных семей. В 1921 году археологи нашли в Тофете множество урн с обуглившимися останками детей под высокими стелами, на которых были написаны просьбы ненасытным финикийским богам. В одном только этом месте находились кости более 20 тысяч детей, сожженных всего за два века. Заметим, что эта чудовищная практика вполне сочеталась с развитием лучшего в мире флота, передовой письменности, изготовлением самых изящных ювелирных украшений и роскошных одеяний. Эти жертвоприношения были обычным делом ханаанской цивилизации, составляя их неотъемлемые “традиционные ценности”, они уже упоминаются в самой Библии: “Устроили капища Ваалу в долине сыновей Енномской, чтобы проводить через огонь сыновей своих и дочерей своих в честь Молоху, чего Я не повелевал им, и Мне на ум не приходило, чтобы они делали эту мерзость, вводя в грех Иуду” (Иер 32:35), а иудейский царь Иосия уничтожил очередной такой Тофет (4-я Цар 23:10). И вот именно такое язычество оказывалось основным врагом ветхозаветной веры на территории Обетованной Земли, о чем знали все вожди и пророки Израиля, начиная с самого Иисуса Навина. 

Рим ни в коем случае не был идеальным государством, но в нем не было человеческих жертвоприношений – их официально отменил второй римский царь Нума Помпилий (715-672), известный законодатель государственного языческого культа. Открыв для себя кровавые обычаи Карфагена, римляне окончательно осознали себя носителями особой цивилизационной миссии, чего никогда раньше не было. Поэтому не стоит удивляться настойчивым призывам римского мыслителя и сенатора Катона Старшего (234-149 до н.э.), блюстителя патриархальных римских традиций, который уже после разгрома Карфагена каждую публичную речь завершал фразой – “а кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен” (сeterum censeo Carthaginem esse delendam).

Катон законно боялся возрождения Карфагена как цивилизационного антипода Рима, тем более, что на сближение с Карфагеном пошел нумедийский царь Массиниса, только что бывший союзником римлян. И Катон не ошибся: пол миллиона карфагенян в режиме тайной мобилизации восстановили армию, а Массинаса разорвал с Римом. Некогда разгромленный Карфаген держал осаду два года и когда весной 146 года стало ясно, что городу не избежать вторжения нового римского полководца Сципиона Младшего, жители города начали устраивать массовые самосожжения, а когда  военачальник Гасдрубал Ботеарх выбежал навстречу римлянам и попросил пощады, то его жена кинула в огонь их детей и последовала за ними. Оказалось, что у карфагенян, вообще, не было представления о ценности человеческой жизни ни в каком смысле, и так же как легко они бросали в огонь своих детей, так легко готовы были покончить собой – был бы повод. 

Так закончилась третья и последняя Пуническая война.

По приказу римского Сената пустующий Карфаген был подожжен, а когда он сгорел дотла, то его землю засыпали солью, чтобы на ней уже ничего не выросло. И только потом Юлий Цезарь выдвинул идею заново построить этот город как памятник римского могущества, что сделали уже после его смерти. Для этого римским инженерам пришлось разрушить сто тысяч кубометров земли, чтобы уничтожить последние признаки былого города и выровнять поверхность.  

В лице ханаанской цивилизации столь разные народы, как израильтяне и римляне, обрели своего ценностного врага. Этот общий враг ничуть не объединял Израиль и Рим, но он от противного указывал на их общие ценности, и впоследствии, когда Римская империя примет христианство и образуется православная Византия, то для нее история своего прошлого будет в равной степени историей Древнего Израиля, Древней Греции и Древнего Рима. И так же как только с появлением Церкви Христовой стало ясно промыслительное измерение четырех царств из пророчества Даниила царю Навуходоносору (Дан 2:31-45) – Вавилонского, Персидского, Македонского и Римского (толкование св.Ипполита Римского), также стала ясна и провиденциальная роль в противостоянии Рима и Карфагена.

В ретроспективе христианской историсофии стало ясно, что римская государственность была носителем миссии “катехона”  (“удерживающего” из 2 Фес 2:7) по свт.Иоанну Златоусту и другим отцам Церкви задолго до обретения христианства, и укрощение Карфагена было первым – явным и необходимым проявлением этой миссии. 

Однако так же как можно наблюдать в истории миграцию миссии вселенской империи (translation imperii) и воплощение  Рима на трех исторических этапах – Первого (латинского), Второго (византийского) и Третьего (русского), так и вполне можно поставить вопрос об исторической преемственности его антипода – Карфагена. В ответе на этот вопрос очень важно не довольствоваться первым попавшимся вариантом и не выдавать желаемое за действительное. Прежде всего, необходимо помнить, что Карфаген – это принципиально деструктивная цивилизация по отношению к традиционной Европе, противопоставленная римской парадигме европейской цивилизации. Поэтому миссия Карфагена не может быть наследована преемниками Западного Рима, узурпировавшими статус вселенской Христианской Империи со времен франкского короля Карла Великого, вынудившего римского папу Льва III в 800 году признать себя “императором”. 

Религиозный раскол Восточного и Западного Рима тематически наследует расколу некогда единого еврейского государства на Иудейское и Израильское царства, это все та же тема “царствия, разделенного в себе” (Мф 12:25), и история западных “Римских империй” – это история пародии и ревности, история борьбы за общее наследство. Каролинги, Оттоны, Габсбурги лишь пытались подменить собой православный Рим и им не так сложно было с этим справиться, ведь не только культурный фундамент оставался общим, но даже внешняя политическая эстетика.

Вполне логично, что главным символом западно-римской имперской традиции стал не кто-нибудь, а римский орел – сначала одноглавый, как в латинском Риме, а потом и двуглавый, как в Византии. Вот самый подлинный символ православной государственности, унаследованный Москвой от Константинополя, и никто из православных не виноват в том, что его также “приватизировали” те политические силы, которые претендовали на статус Западного Рима. Таким образом, конфликт православного Рима с ушедшей в еретический раскол западно-имперской государственностью нельзя недооценивать, но это не конфликт с Карфагеном. 

Римский орел

Линия Карфагена никуда не исчезает после его исторического поражения: она вновь воплощается в лишенных какого-либо христианского обоснования и устремления торгово-морских полупиратских колониальных “империях”, всегда выступающих против какого-либо единства традиционной Европы и, прежде всего, против православного Рима. В отличие от римской традиции с ее пафосом преемственности и легитимности, в новых воплощениях Карфагена нет никаких претензий на какую-либо последовательность – это не псевдо-Рим и псевдо-Катехон, а анти-Рим и анти-Катехон, под видом государства и права навязывающий миру откровенную аномию. Поэтому здесь нет необходимости прослеживать какую-либо мистическую традицию или претензию на нее, но достаточно просто сравнить общие свойства между древним Карфагеном и подобными государствами Средневековья и Нового времени. В XI-XVIII века это Венецианская и Генуэзская республики, конкурирующие за право доминировать в Средиземноморье. Не забудем, что именно Венеция играла первую роль в разгроме Византии во время IV Крестового похода в 1204 году и больше всех разграбила богатый Константинополь. Потом их эстафету переняли протестантские Англия и Голландия, разбрасавшие свои колонии по всему миру и окончательно подорвавшие могущество Габсбургов. Наконец, в XX веке это уже такие наднациональные образования, как США и Евросоюз, провозгласившие свободу от каких-либо традиционных ценностей своей главной миссией. 

Поэтому не удивительно, что в секулярно-либеральной идеологии принято не только сомневаться в деструктивности Карфагена, но даже защищать его от традиционной критики, обусловленной якобы “религиозными предрассудками” христианского фундаментализма и излишней симпатией к римскому наследию. Например, сам основатель психоанализа Зигмунд Фрейд в своей юности мечтал отомстить за поражение Карфагена Австро-Венгерской империи как “наследнику Рима”. Вопреки самому имени Ваала-Хаммона, означающего “хозяин-жаровник”, и многочисленным останкам некоторые ученые (проф.Джеффри Шварц) считают массовые жертвоприношения детей политизированной выдумкой, а поражение Ханаана, Финикии, Карфагена страшной трагедией “прогрессивной” и “миролюбивой” цивилизации. Отсюда и известная романтизация фигуры Ганнибала, хотя сами романтики вряд ли осознают, что все лучшее, что можно было найти в этом человеке, было следствием его греческого воспитания и подражания римским образцам.

В свете всего вышеизложенного интересно обратить внимание на историческое положение России, унаследовавшей от Византии миссию православного Рима, и в сегодняшнем мире фактически ставшей оплотом традиционных европейских ценностей. Отстаивая свою историческую идентичность и геополитический суверенитет, Россия сегодня оказывается не просто в положении страны, пытающийся “вернуться к своим корням” – наша страна становится блюстителем корневой системы всей европейской цивилизации, основанной на двух столпах – христианстве и античности, Церкви Христовой и Римской империи. Но чтобы сохранить эту миссию Третьего Рима, а не разменять ее на мелкий национализм и упоение всеми грехами нашего прошлого, как это постоянно происходило с Израилем в Ветхом Завете, будем помнить последнее завещание праведного Иисуса Навина в Сихеме: “бойтесь Господа и служите Ему в чистоте и искренности; отвергните богов, которым служили отцы ваши за рекою и в Египте, а служите Господу” (Нав 24:14).

*А́ггел — означает падшего ангела, «служителя дьявола». Например: «Отыдите от меня проклятии в огонь вечный, уготованный диаволу и аггелам его» (Мф. 25:41).

Малер Аркадий Маркович,
православный философ, исследователь и преподаватель истории христианской философии,
глава интеллектуального клуба “Катехон”, редактор сайта Катехон.ру и Катехон-ТВ,
член Синодальной библейско-богословской комиссии и Межсоборного присутствия Московского Патриархата