Сравнивая геном человека и шимпанзе, наука делает выводы об их эволюционном и историческом родстве. Религия утверждает: человек не БЫЛ, но СТАЛ похож на обезьяну — после изгнания из Рая. О том, каким был человек в Раю и как изменилась биологическая природа изгнанного Адама, а также время-пространство вселенной — иерей Олег МУМРИКОВ, богослов, биолог, преподаватель ПСТГУ и кафедры библеистики МДАиС.
Рай. Микалоюс Константинас Чюрленис. 1909 г.
Человек в Раю был нетленным, бессмертным, не нуждавшимся в чувственной пище, в огне не горевшим, в воде не тонувшим, да еще с неисчерпаемым потенциалом бессмертия и самосовершенствования при условии добровольного следования божественной воле, — так говорит святоотеческая традиция. Только непослушание Адама и Евы, несмотря на то, что Бог предупреждал их о возможной опасности, становится причиной появления тленности и смертности.
109-е Правило Карфагенского Собора выразило и догматически закрепило богооткровенную истину об изначальном бессмертии первозданного человека.
Интересно, что даже в античности были писатели, говорившие о совершенстве первых людей, например, Филон Александрийский (I в.) в своем экзегетическом трактате «О сотворении мира» (§§ 136-139): «Этот первый родившийся от земли человек <…> возник, думается мне, лучшим в обоих отношениях – тела, и души, и во многом отличался от своих потомков по части того и другого. Ведь он был воистину прекрасен и по-настоящему добродетелен. <…> Вместе же с симметрией Он (Создатель) вложил в человека и совершенно устроенную плоть, <…> желая, чтобы в особенности первый человек выглядел наипрекраснейшим. Ясно же, что и в отношении души он был наилучшим. Ведь Бог для ее создания, как видно, не воспользовался никаким иным образцом из возникающих сущностей, но только <…> Своим собственным Логосом. Поэтому Он говорит, что человек возник как образ и подобие Логоса, который был дан ему посредством вдыхания через лицо».
Однако бессмертие человека в Раю не было необходимым, «обязательным». Что это значит?
Раннехристианский апологет святитель Феофил Антиохийский пишет: «Он (человек) сотворен по природе ни смертным и ни бессмертным. Ибо если бы Бог сотворил его вначале бессмертным, то сделал бы его Богом; если же наоборот, сотворил бы его смертным, то Сам оказался бы виновником его смерти. Итак, Он сотворил <…> его способным и к тому и другому, чтобы, если устремится он к тому, что ведет к бессмертию, исполняя заповедь Божию, получил от Него в награду за это бессмертие и сделался бы Богом; если же уклонится к делам смерти, не повинуясь Богу, сам был бы виновником своей смерти». Аналогичные мысли мы встречаем у святителя Иоанна Златоустаго, блаженного Августина.
Преподобный Симеон Новый Богослов уточняет: «Адам был создан с телом нетленным, однакож вещественным, а не духовным еще, и был поставлен Творцем Богом, как царь бессмертный над нетленным миром, и не только над раем, но и над всем творением, сущим под небесами».
Согласно преподобному Максиму Исповеднику, состав тела первозданного человека был «легким и нетленным», и потому Адам «мог не обременять себя заботой о поддержании его чувственным питанием». Здесь нет никаких противоречий с Быт. 2:16 – «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть», т.к. хотя Адам и Ева были сотворены совершенными духовно и телесно, это — лишь первые степени совершенства, открытые для дальнейшего обожения, духовного роста и как следствие – одухотворения, преображения даже той, нетленной первозданной телесной их природы.
Сотворение Адама. Мозаика собора в Монреале, XII в.
Не что, а Кто, и райским древом Жизни, согласно святоотеческой традиции, выраженной, в частности, византийским богословом преподобным Никитой Стифатом (XI в.), — назван «сам Бог, Создатель всего…имея… жизнь, и принося съедобный плод только тем, которые достойны жизни, как не подлежащие смерти», подающий «неизреченную сладость имеющим часть в божественном причастии Его и уделяет им от бессмертной жизни». Полную аналогию Райского древа из книги Бытия, питающего человеческий род, мы встречаем и в Откровении св. апостола Иоанна Богослова (Откр. 22:2-14). Такое возвышенное толкование, основанное, заметим, на реальном духовном опыте, не отменяет и буквально-исторического понимания, — подобно тому, как самое возвышенное понимание таинства Евхаристии, вневременной «брачной вечери Агнца» не отменяет материальной и пространственно-временной составляющей всего того, что его окружает при совершении Божественной литургии в храме.
Человек не раз в святоотеческом предании назван царем вселенной. В каком смысле? Адам был призван хранить и возделывать рай, и его потомки несут всю полноту ответственности за тварный материальный мир, который является неким продолжением телесности человека. Преподобный Максим Исповедник, размышляя над Евангельским текстом (Ин. 19:23), где говорится о разделении воинами одежд распятого Спасителя, пишет: «…познаем, каково в данном случае намерение Писания, и как в нас, при нашем нерадении к добру, распинается Господь, и как Он обнажается в силу нашего неделания добра, а бесы для служения через нас страстям делят, словно одежды [Его] тварь Его. <…> Если же, помимо сказанного, вы пожелаете понимать под сверху сотканным хитоном мир бестелесных и умопостигаемых сущностей, а под верхней одеждой, которую Писание разделило на четыре части, как на стихии, мыслить природу, то вы не погрешите против истины. Из этих двух миров тело [бесы] разрушили тлением, получив силу против нас в преступлении закона заповеди, но душу, как сродную горнему миру, они не растерзали».
Комментируя эти слова, патролог проф. А.И. Сидоров замечает: «Преп. Максим исходит здесь из идеи человека как «микрокосма», который подобен и тесно связан с «макрокосмом», состоящим из умопостигаемого и чувственного миров, соответствующих душе и телу человека». Интересен и тот факт, что целый ряд святых отцов (свт. Григорий Богослов, прп. Симеон Новый Богослов, прп. Никита Стифат, свт. Григорий Палама) рассматривали человека как «макрокосм» по отношению к миру – «микрокосмосу». Такой подход обусловлен подходом к человеку как к образу Божиему, поставленному в «центре мироздания» и отвечающему за вверенную вселенную.
Сегодня естествознание констатирует, что современная нам вселенная существует, полностью подчиняясь так называемому Второму началу термодинамики — принципу, устанавливающему динамику и необратимость макроскопических процессов, характеризующихся энтропией — функцией состояния систем, описывающей свободное взаимопревращение различных видов энергии.
Проще говоря, Второе начало термодинамики говорит о «стреле времени», «текучести» и «тленности» как об онтологических свойствах вселенной. Но насколько соответствовало состояние окружающего космоса физическому состоянию человека до грехопадения? Были ли тленными животные, растения во вселенной до грехопадения человека? Было ли в раю время? Обращаясь к Священному Преданию, мы можем найти разнообразные святоотеческие мнения по данному вопросу.
Ряд отцов полностью отождествляет состояние человека и всей твари. Преподобный Симеон Новый Богослов учит, что «Бог в начале, прежде чем насадил рай и отдал его первозданным, в пять дней устроил землю и что на ней, и небо и что в нем, а в шестой создал Адама и поставил его господином и царем всего видимого творения. Рая тогда еще не было. Но этот мир бысть от Бога как-бы рай некий, хотя вещественный и чувственный. Его и отдал Бог во власть Адаму и всем поомкам его, как говорит Божественное Писание <…> (Быт. 1:26-30). [после грехопадения прародителей] «не проклял Бог рая <…>, а проклял лишь всю прочую землю, которая тоже была нетленна и все произращала сама собою, чтобы Адаму не иметь более жизни свободной от утомительных трудов и потов. <…> Итак, тому, кто сделался тленным и смертным по причине преступления заповеди, по всей справедливости надлежало жить на земле тленной и питаться пищею тленною <…>. Затем и все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели более повиноваться ему, преступнику <…> Но Бог <…> сдержал все эти твари силою Своею, и по благоутробию и благости Своей не дал им тотчас устремиться против человека, и повелел, чтобы тварь оставалась в подчинении ему, и сделавшись тленною, служила тленному человеку, для которого создана, с тем, чтобы когда человек опять обновится и сделается духовным, нетленным и бессмертным, и вся тварь, подчиненная Богом человеку в работу ему, освободилась от сей работы, обновилась вместе с ним и сделалась нетленною и как бы духовною. Все сие предопределил всещедрый Бог прежде сложения мира».
Святитель Игнатий (Брянчанинов) придерживался почти такого же мнения: «Земля, созданная, украшенная, благословенная Богом, не имела никаких недостатков. Она была преисполнена изящества. «Виде Бог, по совершении всего мироздания, вся, елика сотвори: и се добра зело» (Быт. 1:31). Ныне взорам нашим представляется земля совсем в ином виде. Мы не знаем ее состояния в святой девственности; мы знаем ее в состоянии растления и проклятия, знаем ее, уже обреченную на сожжение; создана была она для вечности. Боговдохновенный Бытописатель говорит, что земля, в первоначальном состоянии своем, не нуждалась в возделывании (Быт. 2:5): сама производила преизобильно и превосходного достоинства хлебные и другие питательные травы, овощи и плоды. Никаких вредных произрастений не было на ней; растения не были подвержены ни тлению, ни болезням; и тление, и болезни, и самые плевелы явились после изменения земли вслед за падением человека, как должно заключать из слов Бога изгоняемому из рая Адаму: «Терния и волчцы возрастит тебе» земля (Быт. 3:18). По сотворении на ней было одно прекрасное, одно благотворное, было одно приспособленное к бессмертной и блаженной жизни ее жителей. Перемены погоды не существовало: постоянно была она одинаковою – самою ясною и благорастворенною. Дождей не было: источник исходил из земли, и напаявал лицо ее (Быт. 2:5-6). Звери и прочие животные пребывали в совершенном согласии между собою, питаясь произрастениями (Быт. 1:30). Гнев Творца изменил землю. «Проклята земля в делех твоих» (Быт. 3:17), – сказал Он человеку, поправшему заповедь Его: и отъятие благословения у земли выразилось немедленно разнообразным всеобщим расстройством ее, предвозвещающим сожжение ее, соделывающим это сожжение как бы естественною необходимостью. Пало на землю проклятие, и засвистели ветры, забушевали бури, засверкала молния, возгремел гром, явились дожди, снега, грады, наводнения, землетрясение. Животные утратили повиновение и любовь к человеку, утратившему повиновение и любовь к Богу <…> оставив пищу, сначала для них предназначенную, ощутив изменения в самом естестве своем, которое приобщилось к проклятию, поразившему землю, они восстали друг на друга, начали пожирать друг друга. <…> Разрушение мира сделалось необходимостью: разрушение его есть естественное последствие его смертного недуга. <…> Малые черты первоначального состояния земли, сохраненные для нас книгою Бытия, показывают, какое огромное, какое горестное, непостижимое для нас изменение совершилось над землею по падении человека».
Изучая более глубоко толковательное наследие, мы сталкиваемся и с другими святоотеческими мнениями в данной области, причем, иногда у тех же самых авторов.
Блаженный Феодорит Киррский говорит об изначальном сотворении Богом хищных животных с двоякой целью: во-первых, в предвидении грехопадения человека (как и разделение первозданных на два биологических пола); во-вторых, с педагогической целью, чтобы «довести до необходимости призывать Его [т. е. Всемогущего Творца] себе в помощь».
Блаженный Августин также говорит об изначальной смертности среди животных: «Богу угодно было отнести это благословение [Быт 1:22] к производительности, которая обнаруживается в преемстве потомства, так что, будучи сотворены слабыми и смертными, [животные] сохраняют свой род путем рождения в силу именно этого благословения».
Святитель Василий Великий в «Беседах на Шестоднев» особо касается таких изначально заложенных Богом неотъемлемых, фундаментальных свойств тварной материи, как динамичность и изменчивость во времени: «А когда уже стало нужно присоединить к существующему [умосозерцаемому миру бесплотных духов] и сей мир – главным образом, училище и место образования душ человеческих, а потом и вообще местопребывание для всего подлежащего рождению и разрушению; тогда произведено сродное миру и находящимся в нем животным и растениям преемство времени, всегда поспешающее и протекающее, и нигде не прерывающее своего течения. Не таково ли время, что в нем прошедшее миновалось, будущее еще не наступило, настоящее же ускользает от чувства прежде, нежели познано? А такова природа и бывающего в сем мире; оно то непременно возрастает, то умаляется, и явным образом не имеет ничего твердого и постоянного. Посему и телам животных и растений, которые необходимо соединены как бы с некоторым потоком, и увлекаются движением, ведущим к рождению и разрушению, прилично было заключиться в природе времени, которое получило свойства сродные вещам изменяемым».
Ключом к разрешению проблемы могут стать размышления над словами святого апостола Павла (Рим. 8:20-21) святителя Феофана Затворника: «Вседержитель понужден был поставить ее [тварь] в сие состояние [тленности] падением главы ее – человека. Поелику произошло сие последнее; то Он нашел необходимым подчинить и тварь, созданную для человека, тому же, чему подпал человек произволением. Но как? – Так ли, что, провидя падение человека, Он и создал тварь так, как прилично быть ей при падшем главе, - с тем однако же, чтоб когда восстановлен будет падший, приподнять ее в меру его восстановленного состояния; или она создана была в лучшем состоянии, в каком был и первозданный, а потом низведена в худшее, когда пал человек <…>, Св. Апостол не решает этого. Он смотрит на то, что есть, и предрекает, что будет, не поднимая завесы, скрывающей от нас первоначалия твари. Так поступают и наши толковники; и только мимоходом выражаются так, что их мысль подходит будто – то к первому, то ко второму».
Таким образом, святитель Феофан еще более развивает и систематизирует идеи, согласовывая святоотеческие мнения. Действительно, если рассматривая столь принципиальный вопрос, как разделение человечества на два пола и благословение брака еще в раю (Быт.1:27-28; Быт. 2:21-24), святые отцы ясно говорили о предведении грехопадения Творцом, то почему этого аспекта нельзя допустить и тогда, когда речь идет о сотворении в определенном качественном состоянии всех живых организмов, созданных для человека? Говоря иными словами, грехопадение, как центральное, «свехвременное» и «сверхпространственное» событие – для нашего обыденного или научного понимания, – возможно, оказало влияние не только на будущее, но и ретроспективно, с точки зрения падшего человечества, – на прошлое («тленными» становятся не только материя, но и неразрывно связанные с ней пространство-время). Однозначного решения данного вопроса, конечно же, нет, и вышеприведенные слова святителя Феофана Затворника, по всей видимости, являются тем пределом для размышления о соотнесении Шестоднева и естествознания, переступать который вряд ли следует: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1Кор.13:12).
Богословско-философское осмысление неразрывного онтологического единства материи и пространственно-времени позволяет глубже понять факт отражения прародительского греха на всем мировом бытии (Рим. 8:20), в т.ч. на первозданном райском пространстве-времени, которые изначально являлись мерами совершенствования, а не распада в стремлении к небытию: «Этот удел наш, или доля наша … т.е. то, что изречено о нас свыше, суждено или присуждено… удел нашей немощи и нашего превосходства, дар богоподобного творчества, есть время-пространство» , — замечает о. Павел Флоренский.
Задача первых людей состояла в преображении всего тварного мира до райского состояния, т.к. обожение космоса возможно по замыслу Творца только через человека — царя вселенной, носителя божественного образа и подобия. «Для человека в состоянии первоначального совершенства каждая точка земной поверхности могла быть местом блаженства, поскольку оно зависело не от внешней обстановки, а от внутреннего, духовного состояния. На первых порах с внешней стороны рай сосредотачивался около Древа жизни. Но если бы человек удержался от греха и, умножаясь, распространился бы по всей земле, то действительно вся земля стала бы для безгрешных людей тем же, чем был рай в Эдеме для первозданной четы», — писал проф. Я.А. Богородский.
Еву ведут к Адаму, который ее встречает в совершенном изумлении. Мозаика собора в Монреале, XII в.
Возрастание в любви предполагает жертвенность. Первым уроком такой жертвенности стала заповедь о невкушении с Древа познания добра и зла (Быт. 2:17). Но даже в раю, в своем безгрешном, бесстрастном состоянии человек не смог эту заповедь исполнить, и его грехопадение изменило как его самого, так и весь окружающий мир.
Особое значение для понимания — как изменился человек и мир — имеют библейские слова: «И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные, и одел их» (Быт. 3:21).
Не отрицая их буквального смысла, отцы указывали и на глубокое символическое и онтологическое значение: облачаясь после преступления божественной заповеди в кожаные ризы, человек принимает на себя «скотское естество», его биологическая природа качечтвенно меняется, тело становится смертным и тленным.
Святитель Григорий Богослов пишет: «Но когда <…> человек вкусил преждевременно сладкого плода, и облекся в кожаные ризы – тяжелую плоть, и стал трупоносцем, потому что смертию Христос положил пределы греху; тогда исшел он из рая на землю, из которой был взят, и получил в удел многотрудную жизнь». В Слове 38-м («На богоявление или на рождество Спасителя») у него же читаем следующее: «Когда же, по зависти диавола и по обольщению жены, которому она сама подверглась как слабейшая, и которое произвела как искусная в убеждении <…>, человек забыл данную ему заповедь, и побежден горьким вкушением: тогда чрез грех делается он изгнанником, удаляемым в одно время и от древа жизни, и из рая, и от Бога; облекается в кожаные ризы (может быть в грубейшую, смертную и противоборствующую плоть), в первый раз познает собственный стыд, и укрывается от Бога».
Святитель Иоанн Златоуст, несмотря на строго буквальное понимание Быт. 3:21, все же замечает: «Итак, употребление одежд пусть непрестанно напоминает нам о потерянных благах и о том наказании, которое постигло человеческий род за преслушание».
Если святитель Иоанн Златоуст, как уже отмечалось выше, придерживался в основном взгляда, согласно которому до грехопадения весь мир был нетленен, то свт. Григорий Нисский вслед за Василием Великим отстаивает мнение о нетленности и бессмертии только одного первозданного человека, усвоившего после грехопадения тленную природу животных, на что символически указывает облачение его в кожаные ризы: «Итак, поелику всего того, что к естеству человеческому примешалось из жизни бессловесных, прежде в нас не было, пока человечество не впало в страсть по причине порока; <…> так тогда и мы совлечемся мертвенного и этого и гнусного хитона, наложенного на нас из кож бессловесных животных (а слыша о коже, думаю разуметь наружность бессловесного естества, в которую облеклись мы, освоившись со страстью); тогда все, что было в нас из кожи бессловесных, свергнем с себя по совлечении хитона. А воспринятое нами от кожи бессловесных – плотское смешение, зачатие, рождение, нечистота, сосцы, пища, извержение, постепенное прихождение в совершенный возраст, зрелость возраста, старость, болезнь, смерть. <…> Ибо морщиноватость и дородность тела, сухощавость и полнота, и все иное, что бывает с текучим естеством тел, что общего имеют с оною жизнию, которая чужда текучаго и скоропреходящего препровождения настоящей жизни?».
Преподобный Ефрем Сирин хотя и придает бо́льшее значение буквальному смыслу (как и святитель Иоанн Златоуст), однако не обходит вниманием и символическую сторону Быт. 3:21: «Ризы сии были или сделаны из кожи животных, или сотворены вновь, потому что, по словам Моисея, Господь сотворил ризы сии и облек ими Адама и Еву. Можно думать, что прародители, коснувшись руками препоясаний своих, нашли, что облечены они в ризы из кожи животных, умерщвленных, может быть, перед их же глазами, чтобы питались они мясом их, прикрывали наготу свою кожами, и в самой их смерти увидели смерть собственного своего тела».
Преподобный Григорий Синаит (XIV в.) также говорит о том, что человек после трагедии грехопадения по физической природе уподобился тленным животным: «Тление – плоти порождение. Вкушать пищу и извергать излишнее, гордо держать голову и лежа спать, — естественная принадлежность зверей и скотов, в коих и мы, став чрез преслушание подобными скотам, от свойственных нам богоданных благ отпали и соделались из разумных скотскими и из божественных зверскими. <…> Когда душа чрез вдуновение создана была разумною и мысленною, тогда вместе с нею не создал Бог ярости и похоти скотской, но одну силу желательную вложил в нее и мужество к исполнению желаний. Равным образом и тело создав, Он не вложил в него в начале гнева и похоти неразумной, но после уже чрез преслушание оно приняло в себя мертвость, тленность и скотность. Тело, говорят богословы, создано нетленным, каковым и воскреснет, как и душа создана бесстрастною; но как душа имела свободу согрешить, так тело – возможность подвергнуться тлению. И обе они, т.е. душа и тело – растлились, и срастворились, по естественному закону сочетания их друг с другом и взаимного влияния: причем душа окачествовалась страстями, паче же бесами; а тело уподобилось скотам несмысленным и погрузилось в тление».
Здесь можно отметить еще один важный аспект. Согласно свят. Григорию Нисскому, прп. Максиму Исповеднику, Иоанну Дамаскину и другим св. отцам, человек изначально не был подчинен закону «скотского рождения от семени»: в первоначальное намерение Божие не входило умножение людей «привычным» нам образом, хотя человек и создан был как мужчина и женщина. «Облачение в «кожаные одежды» означало то, что <…> человек не только лишен был нетления своей природы, но и осужден на страстное рождение от семени по образу животных. Тело его было вполне подчинено законам добровольно избранной скотской жизни», — писал прп. Максим Исповедник.
Здесь важно отметить, что в целом православная традиция не признает бессмертия не только телесной, но и душевной природы животных. Святитель Василий Великий по этому поводу говорит: «Для чего земля изводит душу живу? Чтобы ты знал различие между душею скота и душею человека. Вскоре узнаешь, как сотворена душа человеческая, а теперь слушай о душе бессловесных. По Писанию, душа всякаго животного кровь его есть (Лев. 17:11), а сгустившаяся кровь обыкновенно превращается в плоть, а истлевшая плоть разлагается в землю; то, по всей справедливости, душа скотов есть нечто земное. <…> Рассмотри связь души с кровию, крови с плотию, плоти с землею; и опять в обратном порядке переходи от земли к плоти, от плоти к крови, от крови к душе; и ты найдешь, что душа скотов есть земля. Не думай, что она старше телесного их состава, и что она пребывает по разрушении тела».
Рай, икона
Адам нарекает имена животным. Фреска храма монастыря св. Николая Апанавсаса в Метеорах (Греция). XVI век, мастер Феофан Критский.
Святитель Григорий Палама пишет: «Чувственные и бессловесные твари животного мира имеют в себе только дух жизни, да и тот сам по себе не в силах существовать, совершенно же лишены бессмертного ума и дара слова; существа же сущие выше всего чувственного (материального) мира – Ангелы и Архангелы – хотя и духовны и разумны, имеют бессмертный ум и слово (разум), но не имеют в себе животворящего духа, а потому и телом не обладают, которое получает жизнь от животворящего духа; человек же, единственный созданный по образу Триипостасного Естества, обладает бессмертным умом и даром слова и духом, который дает жизнь (сопряженному с ним) телу»; «Душа каждого из неразумных живых существ есть жизнь тела, ею одушевленного, и имеющего эту жизнь не по сущности, но в действии, как жизнь в отношении другого, но не саму по себе».
Действительно, трудно представить, что после грехопадения человека природа животных так сильно изменилась, что привело к смертности бессмертных душ «бессловесных» живых существ. Видимо, таковыми преходящими и ограниченные в существовании во времени они были созданы изначально. При этом можно предположить, что до Адамова преступления их переход к небытию не был связан с такими же физическими ощущениями и страданиями, как в настоящую эпоху.
Традиционное истолкование «кожаных риз» как приобщение человеческого естества к законам существования «скотской природы» вошло даже в каноническое Церковное право (объяснение Зонарой и Вальсамоном 109-го правила Карфагенского Собора): «Хотя и тогда человек имел плоть, но не такую, какую имеет ныне; об этом так говорит Григорий Богослов: в кожаные ризы облекает, может быть, в грубейшую плоть, смертную и противообразную (ее прежнему состоянию); так как до преступления плоть у Адама была и не грубая и не смертная по естеству».
Приведенные святоотеческие тексты, раскрывающие богословие «кожаных риз», подводят нас к выводу: исследуя родственную генетическую, физиологическую и анатомическую преемственность животных и людей, наука имеет дело лишь с человеком, уже изгнанным из Эдема. Изучая его телесную природу, облеченную в «кожаные одежды», естествознание вполне закономерно и «законно» говорят об эволюционном, историческом родстве с приматами. Однако с точки зрения православного богословия эти выводы сущностно, онтологически не относятся к первозданному Адаму и его потомкам, а сами по себе есть одно из парадоксальных следствий грехопадения прародителей: богоподобие не уничтожается, но как бы отходит на второй план перед подобием «скотам полевым».
Тварный мир существует в соответствии с благим божественным смыслом, замыслом (логосом), но образ его существования (тропос – по преп. Максиму Исповеднику) может этому замыслу не соответствовать. Реализовав свою свободу как противление Божественной воле, Адам получает горькое право на «автономное» существование («И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло» – Быт.3:22). Соответственно, и история становления, и сегодняшнее бытие мира, как и его собственное бытие, предстают перед ним, находящимся в падшем состоянии, как случайный, слепой, бессмысленный, мертвый, хаотичный процесс, где есть место не только конкуренции, естественному отбору, смерти, жестокости, страданию. Эфемерно существуя «автономно от Творца», невозможно, исходя из рационального и чувственного опыта «увидеть» иначе собственное происхождение. «Итак, бесы делят себе по частям видимую тварь [состоящую из] четырех стихий, приуготовляя нас зрить [ее только] чувством для возбуждения страсти, не ведая содержащихся в ней божественных логосов», — говорит преп. Максим Исповедник.
С древних времен, вероятно, преемственно — от самих прародителей — человечество сохранило в разных мифологических образах и гимнах скорбную память об утраченном Эдеме как о прошедшем «Золотом веке». На эту особенность постоянно обращали внимание этнографы, религиоведы, культурологи, археологи, исследующие историю, начиная с палеолита. Разница мы видим лишь в мировоззренческих интерпретациях.
Так, первой четверти ХХ в. (1923 г.) известный английский этнограф и историк религии Дж. Фрезер, рассматривая библейское повествование о сотворении человека и грехопадении, оспаривал уникальность и богодухновенность первых глав книги Бытия и всего Священного Писания в целом на основании сходства некоторых их деталей с другими памятниками литературы и мифологии древнего мира. Между тем, современные христианские исследователи и апологеты в наличии подобного сходства видят одно из важнейших доказательств именно историчности библейских текстов.
Иерей Олег МУМРИКОВ
|