Остров Ольги Кормухиной

На рубеже 1980-х и 1990-х Ольгу Кормухину — лауреата фестиваля «Юрмала-86», обладательницу национальной премии «Овация» и звания «Лучший голос России», называли русской Тиной Тернер. Ее песни становились хитами и звучали в эфире центрального телевидения и радио, гастроли с успехом проходили по всему Союзу. Казалось бы, все, о чем может мечтать человек, посвятивший свою жизнь музыке и сцене, достигнуто. Но неожиданно для всех на самом пике славы Ольга на несколько лет исчезает с телеэкранов и крайне редко появляется на сцене…

Фото Марины Захаровой.

Почему Мусоргский — это рок?

— Ольга, Вы покинули большую эстраду в начале 1990-х, на пике вашей популярности, и фактически вернулись только сейчас. Что заставляло Вас так долго молчать?

— В то время смутное, которое многих переломало, я вдруг четко осознала, что пришло безвременье, что своими песнями я не смогу ничего изменить ни в стране, ни в людях. Многие друзья моего возраста, которым было тогда 33–34 года, кто уехали, кто сломались, особенно те, кто действительно чего-то хотел достичь в музыке, — не свихнуться морально было трудно. Я поняла, что благоприятную ситуацию нужно вымолить, что ли. И почувствовала, что мне надо остановиться. Захотелось жить по правде, хотя бы по своей. Я решила тогда, что мой путь — монастырь. Но оказалось, он привел меня к венцу…

— Как уйти, если в то время Вас уже назвали лучшей рок-певицей страны, была масса наград, предложений?...

— Да, у меня все получалось, и я приписывала эти удачи не своей исключительности, а тому, что мой путь был предначертан свыше, и я шла по нему прямо, честно и, как говорится, «добровольно и с песнями». Поэтому почти и не тщеславилась, скорее испытывала тихую радость, словно путник, который идет по незнакомой дороге и, сверяясь с картой, с удовольствием замечает обозначенные на ней пункты маршрута и убеждается в правильности своего движения.

— Вы пришли в рок-музыку, отношение к которой в Церкви было и остается неоднозначным. Не появлялось сомнений в выбранном пути?..

— Да, часто можно услышать, что рок и вера — понятия несовместимые. Ничего подобного! Когда говорят, что это какая-то сатанинская музыка, я с этим абсолютно не согласна. Однажды Алексей (муж Ольги — Алексей Белов, рок-музыкант, выступает с известной группой «Парк Горького». — Ред.) спросил у отца Николая Гурьянова, нашего духовника, угодно ли Богу его ремесло. На что батюшка ответил: «Угодно, угодно! Оставайся на своем месте и продолжай делать добрые дела».

Понимаете, дело не только в том, что ты делаешь, а с каким сердцем ты это делаешь. Вокруг нас всегда столько молодежи крутится, и многие из них уже воцерковились и далеко вперед нас ушли. Есть даже священники. Идеальных людей ведь нет. Даже святые и те имели и слабости, и падения. Люди часто по внешнему судят, не зная человека, а среди рокеров достаточно очень чистых, добрых людей.

А почему я выбрала рок? Я ничего никогда не выбирала. Меня Господь вел все время — я в этом уверена. Меня просто «загоняли» туда, где я есть, где я нужнее. И я также знаю, что если мне будет что-то неполезно — Господь уберет от меня это. Я верю Ему.

А вообще рок, когда он только начинался у нас в стране, — это была музыка честная, молодая, если и бунтующая, то против косности и лжи, царившей вокруг. Против мещанства, равнодушия, что есть самое страшное в духовном смысле. Помните, как Господь говорил: Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч (Откр 3:15). Даже враги ценнее, чем равнодушные люди. Враги нас учат, они нас вразумляют, через них Господь выводит нас на те пути, которые нам необходимы. Через эту брань, через молитвы за врагов Господь нас укрепляет и очищает, как в горниле. А равнодушие — это же муть. Ведь говорят, что в тихом омуте черти водятся. Вот против этого душа бунтовала, и рок наиболее соответствовал такому протесту по своей энергетике. Рок — сильная музыка. Да и с творческой стороны — это возможность исполнять серьезную, сложную оркестровую музыку. Для меня Мусоргский, Стравинский — это рок. Просто электроинструментов они не использовали. А по стилю, по ритму, по гармонизации — рок чистой воды. Можно сказать, что они основоположники этого стиля.

Фото Михаила Филатова.

«Развлечение нужно унывающим людям»

— Что для Вас творчество? Способ самовыражения, попытка изменить к лучшему мир, людей?

— Вы даже представить себе не можете, какая это сила. И тут не все зависит от того, кто поет. Важно и кто слушает. Знаете, это еще на заре творческой карьеры, в туманной юности, я писала: «Боже, знаю я, чего желаешь Ты — любви, святости и чистоты». Сейчас я таких песен уже не пою. Во-первых, чтобы не упоминать всуе Имя Божие, во-вторых, мне благословили доносить смыслы притчами. Вот, например, песню «Я падаю в небо» люди православные очень хорошо понимают и принимают.

А что касается творчества, я всегда думаю, как бы не навредить. Каждый из нас будет отвечать за то, что делает. Божий дар — это ведь не просто так. За него нужно принести Богу благодарность, его надо стараться всячески приумножить, как в притче о талантах.

А о творчестве и искусстве у святых отцов, к сожалению, написано мало. Я буквально по крупинкам собираю эти высказывания. И больше всего нашла их у святителя Феофана Затворника. Ими и руководствуюсь.

— Можно ли, на Ваш взгляд, «оживить» современную культуру — этот пестрый «бразильский карнавал»?

— Повторюсь, здесь ответственность слушателя и зрителя такая же, как и исполнителя, актера, режиссера. Когда я слышу, как жалуются бабушки на приходе у нас на безобразные песни и программы: «Вот, скажи ты этим своим знакомым телевизионщикам, что же они показывают безобразия сплошные». Я им отвечаю: «Бабульки мои дорогие, не надо писать гневных писем в редакции, просто кнопку не включайте эту, и продюсеры быстренько сообразят, чтó народу нравится, а чтó нет». «А что же тогда делать без телевизора? — говорят они. — Скучно». Вот и весь ответ. К Богу сходили в воскресенье, галочку поставили: «Господи! Баба Маша сегодня у Тебя побывала. А теперь всё — буду жить, как я привыкла, как я хочу». Вот и вся «православность». Потому и культура у нас в таком состоянии. Мы одной рукой свечку ставим, а другой кнопку на пульте нажимаем. Да еще и смотрим всякую чушь. А рядом дети или внуки сидят и видят, что сегодня взрослые с ними на полуголых девиц, простите, на экране смотрят, а завтра их за руку в храм поведут. Вот такое процветает двоедушие.

И если снова говорить о творчестве, я считаю, что это в чистом виде энергия — как автор чувствует, что переживает, через какую душу он все пропускает, с какими мыслями он выходит к людям… Все имеет значение. Это как пойти съесть гамбургер в «фастфуде» или подкрепиться здоровой пищей, приготовленной дома с любовью. Поэтому надо с большой осторожностью относиться к тому, что мы смотрим, что слушаем, что читаем. Всё мне позволительно, но не всё полезно (1 Кор 10:23).

Но выбор все равно делаем мы сами. И популярность дешевого ширпотреба на нашей эстраде я могу объяснить только тем, что публика сегодня соответствует таким артистам. Как говорил один батюшка: «В унынии живем, в унынии рожаем детей, в унынии делаем свою работу». Уныние — это ведь состояние души без Бога. Вот унылым людям и требуется постоянное развлечение и отвлечение, чтобы не оказаться вдруг один на один с самим собой.

О Церкви и «расцерковлении»

— Как Ольга, которая пела об «усталом» такси, стала Ольгой, которая «падает в небо»? Как отнеслись Ваши близкие к такой перемене?

— Дело не в том, падает Ольга в небо или в усталом такси едет, главное, с каким сердцем она это делает. Я всегда была верующим человеком. Просыпалась под звуки бабушкиной молитвы. Время от времени я заходила в храм, интересовалась, трепет, конечно, испытывала. Я понимала, что есть иная жизнь, кроме той, которой живет мир вокруг. Но, как говорит мой друг Гарик Сукачев, не готова еще была отказаться от многого того, что мне было на тот момент дорого. Хотя это глупости, и сейчас я понимаю, что ни от чего отказываться не надо. Просто дела света не боятся света. Поэтому в первую очередь надо идти в храм, чтобы освятить свои дела и понять — светлы ли они. А темные дела нам на что? Зачем человеку весь мир, если он душу свою вечную погубит? Теперь я перед каждым ответственным, важным делом прошу молебен отслужить, испрашиваю совет духовника.

— Ольга, если в 90-е был действительно ощутимый поворот общества к Церкви — многие пришли в храм, остались в лоне церковном, то сегодня даже православные СМИ пишут о таком явлении, как расцерковление, прежде всего среди интеллигенции. Как Вы считаете, с чем это связано?

— Считаю, что во главу угла такие люди, видимо, возводили внешнее, а внутренним совсем не занимались. Ведь часто мы можем услышать даже среди церковных с виду людей: «Я в храме отстоял службу». Что значит «отстоял»? Как на заводе у станка, что ли? Но мы же не отстаивать ходим в храмы, мы идем молиться. Наша связь с Богом — это наша молитва. И соборная молитва Церкви — она же какую силу имеет огромную! И люди, которые не ощутили этой благодати, сердце которых не затронуло вот это дыхание вечности — молитва, не растопило его, они, наверное, не поняли еще разницу между душевным и духовным.

А наша интеллигенция… Я ни в коем случае не противник наук и знания, но вижу, сколь большие искушения в светской образованности существуют. Мне кажется, я понимаю, почему Анна Ахматова открещивалась постоянно от того, чтобы ее называли «частью интеллигенции».

Помните притчу о богатом юноше? Когда он на вопрос Спасителя о заповедях Божьих говорит, что все их сохранил от юности своей, Христос предлагает ему большее — раздать все свое имущество и последовать за Ним. Это имущество — это ведь не только материальное богатство его было, но и знания, навыки, таланты, которыми он обладал. И вот от этого очень трудно бывает человеку отказаться, потому что столько трудов на это положил, времени. А Христос стоит у двери сердца, стучит и говорит: «Да брось ты это все, Я дам тебе гораздо больше». — «А что же Ты мне дашь, Господи?» — «Я дам тебе Себя Самого».

Но человек даже не слышит этого, не хочет слышать. Он вцепился мертвой хваткой в свое, в то, чего добился праведным и неправедным путем. Это называют «самостью», т. е. гордостью.

Поэтому я думаю, что никакое это не расцерковление — то, о чем пишут в социальных сетях. Тот, кто ушел, не был в Церкви на самом деле. Церковь — это Тело Христово. Как можно из нее куда-то уйти?

Какое расцерковление? Странное какое-то слово! Воцерковления-то не было, наверное. Воцерковление — это когда человек становится Телом Христовым, когда жизнь свою полагает к подножию Его Креста. А если сейчас кинуть клич, сколько отзовется на призыв пострадать за Спасителя? И совершенно не обязательно, чтобы тебя при этом убивали. Просто пойди в больницу страждущих утешать, в тюрьму. Это тоже страдание. Это же самая высокая молитва, как учит мой духовник. Церковь — это не стены, где батюшка ходит с кадилом, а бабушки свечки ставят. Это мы. А от себя куда сбежишь?

Старец Николай Гурьянов

— Как Вы познакомились с Вашим духовным наставником — отцом Николаем Гурьяновым?

— С отцом Николаем мы познакомились лет за пять до того, как мы впервые встретились. Как такое может быть, спросите? «Я Вас давно знаю», — сказал он мне при первой встрече. Понимаете, батюшка участвовал в жизни многих людей, которые даже не слышали о нем. Меня к нему на остров Залит благословляли поехать еще году в 93-м, а я решилась на это только в 97-м. Ситуация жизненная просто вынудила это сделать. Перед этим я много молилась, просила Господа, чтобы встреча наша состоялась, чтобы я смогла найти ответы на свои вопросы. И вот приезжаю. Вокруг отца Николая столько народа, что батюшку даже не видно за ними. Но когда я закрыла калиточку и снова повернулась, то увидела, что от меня к нему прямая тропинка уже расчищена. Батюшка попросил всех расступиться и сказал: «Это ко мне, пропустите ее». Для меня это было так удивительно. Просто чудо! И первое, что он мне сказал при встрече: «Ну, что же ты так долго?»

— Говорят, что со старцами тяжело рядом жить…

— А мы рядом с ним не жили, мы рядом с ним летали, как на крыльях. Это уже после, когда батюшка в затвор ушел, мы начали «жить рядом», т. е. любоваться островом, рыбу ловить, огород возделывать в купленном неподалеку домике.

— Что Вас более всего поразило в нем?

— В отце Николае меня больше всего удивляла его подлинность. Подлинность во всем. У меня так сложилась жизнь, что многие в глаза говорили одно, а за глаза — другое. Меня предавали самые близкие люди. А это, пожалуй, единственный человек, в котором я была уверена, что он не только ничего не скажет обо мне дурного, а даже не подумает. Я это знала. Он был не способен. И поражало то, что рядом с ним мир духовный становился реальностью. А наш реальный мир казался нарисованным. Все, что касалось сокровенной жизни духа, было естественным. Даже чудо было естественным. Оно казалось нормой, а наша жизнь казалась ненормальной.

Я люблю рассказывать один случай. Один профессор математики, русский, приехал на остров со своим английским другом, тоже профессором математики, совершенно неверующим. И русский очень молился, чтобы тот уверовал. А англичанин имел помысел: «Если покажет мне этот старец чудо, тогда уверую». Приехали, батюшка их встретил, завел в келью и сразу же, с первых слов говорит: «Какое же чудо тебе, сынок, показать?» Подошел к выключателю и начал щелкать: «Вот есть свет, а вот нету света. Вот есть свет, а вот нету света. Ха-ха-ха». Посмеялись, и отец Николай отправил их домой: «Езжайте, сынки, с Богом, пока тихонько». Англичанин тоже посмеялся, мол, какие могут быть чудеса? Ведь ученый человек.

Приехали они с острова обратно на материк, а там толпа народа, милиция, рабочие какие-то провода тащат. «А что случилось-то?» — «Так три дня уже на островах света нет». И ученый наш тут же развернул лодку обратно.

А всем, кто жил рядом со старцами, со святыми, конечно, было тяжело, я думаю. Ведь почему Христа ненавидели и гнали? Потому что Он Сам, вся Его жизнь была обличением многим, что они не таковы. Он мешал людям жить так, как им хотелось, — по собственной прихоти, а значит, в рабстве у греха. Ведь и сегодня легко сказать: «Почему я пью? Да все пьют». А вот есть люди, которые не пьют, не курят, матом не ругаются, женам верны и о стариках родителях заботятся, в храм ходят. Почему же тогда христиан во все века гонят? Ведь это же хорошо — то, что они делают? Да потому, что общество всегда ищет себе оправдания в своих слабостях, а тут перед ним живой пример, что можно служить и не красть, дружить и не лгать, любить и не блудить, жить и не убивать. Одних вид этой «соли земли» приводит к раскаянию, а большинство готово снова и снова если не распинать, то трусливо отворачиваться, проходя мимо Креста.

— Что самое важное, чему Вы на острове научились?

— Радоваться и благодарить. Таким был ответ батюшки на вопрос: «Как мне спастись?» Радоваться вроде бы, уже научилась, а вот благодарить непрестанно — еще нет.

Для себя после нескольких лет, проведенных на острове, я открыла, что религия, вера наша — это не учение. Это сама жизнь. Что не выживать надо, а жить. Жить каждый день перед лицом Божьим. Это так просто, и в то же время так трудно! Просто — потому что знаешь, что делать, а трудно — потому что это надо выполнять!

Почувствовать себя любимыми

Фото Марины Захаровой.

— Ольга, сейчас, когда отца Николая рядом нет, что изменилось в Вашей жизни?

— Я помню, что, перед тем как батюшка ушел в затвор, в одно из последних моих посещений, почему-то у меня вырвались слова: «Батюшка, я скучаю…» Вроде бы мы рядом, общаемся, чего скучать, казалось бы… А он тихо так, нежно и протяжно говорит: «Не скучай!» И только спустя время я поняла, — он знал, что скоро его не станет, и таким образом он отпустил душевное, телесное, если можно так сказать, общение наше, а духовное — оно ведь никогда не прекращается. Я всегда чувствую его молитвенную помощь.

— Вы поете на клиросе. Что значит для Вас богослужение, храм?

— Может быть, это громко прозвучит, но я скажу, что для меня это — всё. По крайней мере, это очень важная часть моей жизни. Когда меня спрашивают о месте храма в ней, мне всегда приходит на ум образ отношений матери и ребенка. Ребенок всегда любит маму, но он может увлечься, заиграться, убежать за угол и даже потеряться. Оказавшись совсем один, он будет тут же с беспокойством искать ее, стремиться к ней, а когда найдет и успокоится в ее объятиях, станет по-настоящему счастлив. Так и мы блуждаем по этому бурлящему морю житейскому, а потом приходим в храм и чувствуем, что мы дома, что мы любимы, что все правильно. Как в детстве в теплых объятиях мамы. По-другому я это никак объяснить не могу. Мама научит, мама согреет, мама накормит. Церковь — это Мать наша.

А на клиросе я стою в храме, где пел когда-то сам Суворов. И это для меня глубоко символично. Я все чаще в своей жизни эти символы отмечаю: я родилась в день памяти святого благоверного князя Димитрия Донского, ношу имя святой равноапостольной княгини Ольги и пою там, где молился великий русский полководец. Это мои путеводные звезды по жизни, и я думаю, что неспроста у меня такой воинственный характер (смеется. — Ред.).

Честно говоря, на клирос я стала за послушание отцу Николаю. Я его спросила однажды о своей профессии, о том, можно ли совмещать стремление жить духовной жизнью и профессионально заниматься музыкой, а он мне в ответ: «Пой. Главное — на клиросе пой». Я даже не понимала тогда, как это важно. Ведь Богу Богово надо отдавать.

— А что для Вас счастье, Ольга?

— Знать волю Божию и ее исполнять. Снова и снова настраивать себя по этому камертону.

Автор: КАРПЕНКО Александр, протодиакон

Ссылки по теме:
Фильм «Встреча» (2010) (о том как Ольга Кормухина и её муж, лидер группы «Парк Горького», Алексей Белов пришли к Богу)